Заповедь

Возможно ли? Возможно, ведь мистер Тонрад говорил, что побывал и в России, причем в таких местах, которые мне и не снились. Как я раньше не догадалась? Чужестранцем, что посетил Хохкау, были вы, мистер Тонрад. И рост высокий, и манеры схожие, голос... Это были вы, мистер Тонрад... Вы... Вам стоило бы еще раз приехать сюда.

Я готова продолжить наш спор. И аргумент у меня появился весомый — вот они, мои земляки. Да-да, те самые и потомки тех, кого вы видели в свой давний приезд в Осетию. Тогда вы огорчились, увидев их, как вы назвали, «дикие» нравы. С того времени много невзгод и неприятностей пришлось пережить моим землякам. Стремились к добру, к маячившей впереди светлой цели, и шли к ней, не считаясь с жертвами, отметая прочь чьи-то желания, ломая характеры людей... И, точно застыдившись, обидевшись за причиненное зло, цель все никак не приближалась. От несбывшихся надежд душа черствела, ожесточалась... И сейчас ох как необходим им, истерзанным кровавой бойней четырехлетней войны, — покой.

Но предложи вы, мистер Тонрад, им свое чудодейственное вещество, они, почтительно поблагодарив вас за благородный порыв, отказались бы от него. И не из-за неверия в силу его воздействия. Безусловно, ваше вещество принесло бы покой... Но как будет выглядеть дарованное вами счастье? Человек останется так же голоден и нищ, его дети будут страдать от недоедания, а их мозгом, напичканным найденным вами веществом, овладеет блаженство. Это же иллюзия, а счастье и иллюзия — понятия несовместимые. Уверены ли вы, что те, кому принадлежат ваши лаборатории и институт, овладев рецептом чудодейственного вещества, не воспользуются адским оружием для того, чтобы кучка людей, в чьих руках власть, держала в повиновении миллиарды обездоленных? И люди сами не уловят того момента, когда превратятся в безвольное немыслящее стадо человекообразных, у которых каждый шаг будет подчинен не им самим, а тому, кто приобрел над ними невидимую власть. Катастрофа миллионов! Катастрофа человечества!..

Мистер Тонрад, мои земляки говорят: «Счастье и несчастье под одной буркой ходят». Помните об этом, помните, чтоб добро не стало злом. Из прошлого человечества вы взяли на вооружение факты, звучащие чудовищным обвинением миру и людям. Опираясь на печальный опыт истории, вы видите будущее еще более мрачным, зловещим. А я верю: завтра будет иначе, верю благодаря моим землякам, этому бесхитростному, пронизанному чувством справедливости, вдоволь наскитавшемуся по миру Мурату Гагаеву.

Я убеждена, что люди сумели в суровых условиях времени, когда с их правами и желаниями мало считались, вырасти духовно. В меня, похищенную и оскорбленную, в этот суровый день с трогательной заботливостью пытаются вселить бодрость и мужество те самые горцы, что когда-то проклинали...

Спасибо вам, земляки. Боль по сыну и мужу будет жечь мне грудь до самой смерти. Но падать духом мне нельзя — это будет предательством по отношению к Николаю и Тамурику. Я должна, должна пересилить себя, впереди — работа, впереди — люди...

Мурат осторожно за плечи повернул ее лицом к себе, участливо спросил:

— Хочешь побыть одна? У этого валуна, что столько видел?..

Зарема вздохнула, провела ладонью по глазам, смахивая слезинки, выпрямилась, тихо призналась:

— Мне сейчас одной никак нельзя... Никак!..

Глава 49

Что отличало отца от многих других горцев, так это размах, с которым он отмечал завещанные предками праздники и события. В этих случаях никакие соображения экономии и бережливости на него не действовали. Все, что имелось в доме, использовалось полностью. Потом месяцами жили впроголодь, мать в лучшем случае ставила на стол мамалыгу, чурек и что еще можно изготовить из кукурузы. Вот и в честь моего нежданного приезда организовал такой кувд, которого в Ногунале давно уже, с довоенных времен, не видели...

... На следующее утро пришла телеграмма от Руслана. Он поздравлял меня с возвращением домой и извинялся за то, что не смог приехать, — начальство не пустило из-за сложных обстоятельств...

... Отец не торопил меня решать, чем я намерен заняться. Мать и сестренка те просто наслаждались моим пребыванием в хадзаре. А я купался в домашнем уюте, постепенно оттаивая от всего, что пришлось пережить в партизанском отряде и на фронте... Я никуда не ходил, хотя приглашений в гости было много, не тянуло меня ни к школьным друзьям, ни на речку, ни в лес... Я целыми днями слонялся по хадзару и двору... Часами пропадал в удаленном и тенистом уголке огорода, где еще когда-то в детстве пристроил широкий топчан под орехом, который в дождливую и зимнюю пору накрывали клеенкой. Здесь мы с Борисом, учась в восьмом классе, украдкой читали, прижавшись друг к другу, нетерпеливо переворачивая страницу за страницей, «Добычу» Золя и «Бесы» Достоевского. Тут укрывался я после ссор и наказаний, на которые горазд был отец. В этом чудесном, отсеченном от всего мира тайнике грезил о Лене...