Заповедная тропа

— Отчего же? Мы с отцом дважды в год туда приезжали — на кладбище. Могилы навещали — мамину и деда. Папа лично оградки вокруг них устанавливал и сорняки полол. Хорошим он мужиком оказался, отец-то. Умным, сообразительным. Справедливым. Я к нему долго привыкал, а он меня сразу полюбил. Держал, правда, в строгости. За школьными оценками следил, в кучу спортивных секций записал. Я и плавал, и бегал, и каратэ занимался. Игрушки только по праздникам получал или за какие-нибудь спортивные заслуги. Словом, жили мы нормально, однако в доме у нас здорово не хватало женской руки. Отец, когда с матерью моей расстался, дважды пытался семью создать и дважды разводился. Когда меня к себе перевез, хотел жениться в третий раз, а только ничего у него не вышло. Женщин в его жизни было немало, но ни одной из них он кольца на палец так и не надел. Я после окончания университета тоже жениться поспешил. Очень уж хотелось теплый дом, и чтобы в нем пирогами пахло, дети кричали, собаки лаяли и канарейки пели. В итоге — ни детей, ни канареек, ни пирогов. Наверное, у нас это семейное.

Иван отставил в сторону пустую тарелку и налил себе из маленького чайника облепихового чая.

— От чего умер твой отец? — спросила я.

— От рака, — ответил он. — Сгорел за два месяца, как свечка. О том, что он болен, мы узнали слишком поздно, поделать ничего уже было нельзя.

Несколько минут мы молчали. Царев пил чай, я рассматривала золотистый ободок его чашки.

— Хорошо у вас в заповеднике, — негромко заметил Иван. — Знаешь, я бывал на многих природоохранных территориях, но нигде не встречал такой волшебной атмосферы. Воздух, который можно пить, как нектар, деревья, которые, словно пытаются с тобой говорить, душевные люди… Честное слово, будто вернулся в детство — в дедов лес. Осталось подружиться с белками.

Ну да, со змеями-то ты уже подружился. Жаль, что нельзя, добрый молодец, прямо сейчас отвести тебя к Зеркальной горе. Она всю подноготную людскую показывает. Очень мне любопытно после таких откровений на тебя настоящего посмотреть.

— Не жалко тебе в наш чудесный лес туристов пускать? — с улыбкой поинтересовалась я. — Чудеса хороши, когда скрыты от посторонних глаз. Толпа их растопчет и на сувениры разорвет.

Царев пожал плечами.

— Это, Василиса, решать не мне. Сам-то я считаю, что человек должен быть ближе к природе. Он у нее добру учится и состраданию. Однако ж, ты права — не всякого человека к природе можно допускать, некоторым дай волю — деревья срубят, ручьи завалят мусором, а белок отправят на шапки и воротники. Но, опять же, — устраивать здесь туристический центр или не устраивать, решаю не я.

— Понимаю, — я грустно улыбнулась. — Что ж. Спасибо за вкусный обед и приятную компанию. Мне пора идти.

— Ты правда пойдешь в лес?

— Правда.

— А завтра?

— И завтра пойду. А что?

— Я подумал: быть может, ты покажешь мне ваш поселковый кинотеатр? Сто лет не смотрел зарубежных комедий.

Я тихо рассмеялась и покачала головой.

— Увы, Иван Андреевич. Боюсь, в ближайшие дни мне будет не до кино.

Он развел руками.

— Очень жаль. Мне нравится с тобой общаться, Василиса. Я бы хотел делать это чаще.

— Мы встретимся в понедельник, — напомнила я. — Прогуляемся по горам, поговорим о местной фауне. Будет весело.

— Не сомневаюсь, — серьезно сказал Царев. — Тогда — до понедельника.

* * *

В лес я отправилась за полчаса до того, как на заповедник опустились сумерки. Я планировала уйти туда раньше, однако, вернувшись после обеда домой, долго слонялась из угла в угол, вспоминая наше с Иваном свидание.

То, что Царев прост в общении и совершенно не похож на важных столичных чиновников, стало понятно еще в нашу первую встречу, однако теперь он будто бы открылся мне с другой стороны.

Добрый парень из русской глубинки, переехавший в детстве в мегаполис и умудрившийся сохранить теплую любовь к живой природе. Сирота, воспитанный, такими же как он, простыми добрыми мужчинами, который мечтает о большой семье. Идеал любой одинокой женщины.

Однако было в этом идеале нечто странное, цепляющее, вызывающее смутное беспокойство. Что-то в Ивановой истории было не так, однако я никак не могла понять, что именно. Царев рассказывал о себе чистую правду — я в этом не сомневалась, тем не менее, в этой правде имелся какой-то подтекст, и мне все не удавалось его уловить.

Я обдумывала наш разговор, пока собиралась на дежурство, обдумывала по пути к телепорту и к гнезду Огневушки. Время от времени мои мысли уносило в другую сторону — вспоминая рассказ Ивана, я невольно припоминала его мягкий взгляд, крошечные морщинки в уголках глаз, которые появлялись, когда он улыбался, глубокий бархатный голос.

В конце концов, осознав, что эти раздумья сбивают мой рабочий настрой, я решила отложить их на потом — например, на ночь, когда буду бдеть у огненного гнезда.

На поляне жар-птицы меня ждал сюрприз. Огневушка сидела на яйцах неестественно прямо, будто боясь пошевелиться, дышала едва-едва, а ее глаза казались неестественно большими.

У меня внутри что-то оборвалось. Я кинулась к ней со всех ног, готовая к любым ужасам и несчастьям.