Заповедник потерянных душ

– Я выслушал тебя, юноша. – Геннадий Иванович подошел к пассажирской двери своего старого внедорожника, распахнул ее и кивком указал на нее Даниле. – Полезай.

– Зачем? – Данила судорожно сглотнул, внутренности снова съежились от омерзительного холода.

– Поедем, покажешь мне, куда отвез того человека, который убил мою мать, а потом скрылся с места преступления. – Геннадий Иванович ткнул в его сторону подрагивающим указательным пальцем. – Не без твоей помощи!

– Я никого никуда не отвозил, – неуверенно возразил Данила и запнулся.

Это вокруг сделалось так тихо? Как бывает перед грозой? Или он просто оглох от парализующего ужаса, потому что в грудь ему был нацелен пистолет. Самый настоящий пистолет, не игрушка. Заряженный смертоносными пулями, не обещающий хорошего исхода, долгой и счастливой жизни, если он – Данила – не будет умным и сговорчивым.

– Лезь в машину, пацан, – противным, скрипучим голосом приказал Геннадий Иванович. – И не вздумай шутить. Я хорошо, без промаха стреляю. Не пропил еще навык, поверь.

Он поверил и полез в машину. У него не было выбора. Именно сейчас. И вся душа его сморщилась и иронично хмыкнула, вспомнив слова отца про то, что выбор всегда есть.

– Вот, молодец, – похвалил его Геннадий Иванович, спутывая ему запястья скотчем и набрасывая на них ветровку, которую достал с заднего сиденья. – Будешь хорошо себя вести, уже сегодня вечером будешь ужинать в кругу семьи. Если надумаешь вытворить что-нибудь в дороге, не обессудь.

– Не надумаю, – пообещал Данила слабым голосом.

И тут же возненавидел себя и за голос такой, и за трусость. Отец никогда не позволил бы себя связать и тыкать в грудь пистолетом не позволил бы. Он что-нибудь придумал бы. В зубы дал бы этому плешивому уроду. Или пистолет отобрал.

Нет. Не так. Сначала отобрал бы пистолет, а потом дал в зубы. Именно в такой последовательности.

– Вот и молодец, парень, – приговаривал Геннадий Иванович, усаживаясь за руль и заводя машину. – Мы сейчас поедем туда, куда ты отвез человека, убившего мою мать. А в дороге поговорим.

– О чем? – угрюмо отозвался Данила и отвернулся.

На смену страху пришло раскаяние. Ему стало тошно.

Он ведь дал слово! Дал слово человеку, умолявшему его не выдавать. Человек этот нашел кучу аргументов в свою защиту. Данила ему поверил и пообещал молчать. Что бы ни случилось.

– О чем поговорим-то?

Геннадий Иванович защелкнул ремни безопасности, выкатил машину за ворота и вырулил в противоположную сторону от той, откуда приехал. Объяснил, поймав недоуменный взгляд парня:

– Чтобы снова не забуксовать. Ну и чтобы на папашу твоего не нарваться. Я же понял, что ты кого-то ждешь. Сумка с вещами стоит на скамейке. Поговорим?

– О чем? – повторил Данила.

– Ну хотя бы о том, как я понял, что это именно ты помог убийце моей матери скрыться с места преступления.

Глава 13

Всю дорогу ее не покидало противное предчувствие, что они опаздывают. Она не смогла бы объяснить, спроси кто, с чего так. То ли потому, что утро не задалось, и не выполнились домашние запланированные дела. И завтра утром она понятия не имела, что наденет на работу. Из того, что удобно и не вызовет недовольства начальства.

То ли потому, что Бодряков ворчал всю дорогу и выдвигал версии одну страшнее другой. И совершенно не прислушивался к ее возражениям. А может, просто тревожно было из-за надвигающейся грозы. Тучи наперегонки лезли друг на друга, сбиваясь в плотную черно-синюю кучу, время от времени прочерчиваемую сполохами молний. И погромыхивало все громче.

– Вот польет, Малахова, сейчас, – ныл, сворачивая с трассы Бодряков. – И встрянем мы посреди леса. Что станем делать, а? Связи нет. Дороги нет. И ты, понимаешь… С дырками на штанах.

– Это-то вы к чему, товарищ капитан? – отозвалась она безо всякого интереса.

Понимала, он ворчит, потому что устал и есть хочет. Им так и не удалось перекусить по дороге. Собирались, да. Но как-то так получилось, что возле одного придорожного кафе места не оказалось для парковки, и они проехали дальше. Возле следующего было пусто, но только потому, что само кафе было закрыто. И больше по пути не попалось ни одной кафешки. А на заправке, где Бодряков остановился, чтобы долить бензина в полупустой бак, ничего, кроме дрянного кофе и шоколадных батончиков, предложить не смогли. И с этого у него разыгралась жуткая изжога. Он болезненно морщился и ворчал. Ворчал и морщился.

– Это я к тому, Малахова, что нельзя на службу являться в таком виде, – пробубнил Бодряков, осторожно пробираясь на машине по лесной дороге.

– У меня выходной сегодня, – возмутилась она. – Это я так, на всякий случай напоминаю. И что вас так задевает, не пойму, товарищ капитан?

Когда он начинал к ней придираться, она всегда ему «выкала». Сразу дистанцировалась, потому что сердилась.

– А то, Малахова. Что это, по меньшей мере, выглядит неуместно, – и его палец неожиданно коснулся ее колена.

Свет фар задергался вверх-вниз. Ветки хлестали по стеклам. Бодряков, чертыхаясь, пытался удержать машину, чтобы не сползти в глубокую колею, заполненную водой.