Запоздавшее возмездие или Русская сага

Странно, но оскорбительная характеристика не вызвала у старшины ни гнева, ни обиды. Наоборот, губы растянулись в угодливой улыбке. Только узкие глаза метнули в сторону писаря и часового опасливый взгляд - слышали ли они унизительные выражения начальства?

-- Ну, зачем вы так, товарищ капитан...Нынче без обмана шагу не шагнещь. Война все спишет. А я, ежели и обманываю, то не себе на пользу

- солдатикам и взводным.

-- Тушенку трофейную продал старшине первой тоже на пользу своим солдатикам?

Голос Нечитайлы посуровел, на скулах забегали желваки. Сидякин сделал вид - не расслышал, даже согнутую ладонь приложил к правому уху, хитрец.

-- Простите, товарищ капитан, не понял... К тому же, тороплюсь. Обувь с починки везу... Поехали, товарищ старший лейтенант?

Успокоившись, на прощание пообещав разобраться с жуликом, капитан снова принялся укачивать раненную руку....

* * *

Батальон вывели на краткий отдых и пополнение, но, судя по вызову командира в штаб полка, этот отдых вот-вот завершится. Наверно, обстановка на передовой обострилась. Не зря Нечитайло вскользь упомянул о предстоящем марше.

Третяя рота расположилась в узкой лесозащитной полосе. Солдаты обжили наспех сооруженные шалаши, взводные жили в палатках. Отдельная палатка для командира роты. Ничего особенного - вместо кровати топчан, рядом с ним - кривоногий, сколоченный из горбыля, столик, поставленные стоймя яжики из-под боеприпасов изображают табуретки.

Сгустилсь вечерние тени, вот-вот наступят сумерки, плавно переходящие в ночную тьму. Но Романову спать не хотелось - мучила боль в раненной ноге. Разве принять двести граммов "лекарства"? В полку, в котором до ранения служил Роман, не чурались лишней стопки. Но такой уж у Романова организм не переносит спиртного!

После короткого разговора с командирами взводов ротный немного успокоился. Боль не отступила, но сделалась как бы привычной. Кажется, ребята подстать Нечитайло, знающие, обстрелянные, не подведут.

Когда, посапывая от показного старания, в палатку вошел старшина и поставил перед ротным обычный ужин: перловую каша и две жирные сельди, старший лейтенант не выдержал.

-- Прохор... как тебя по батюшке?

-- Назарович... Только не надо по батющке, вам разрешается по имени.

-- Ладно, буду - по имени, - легко согласился Романов. - Тут такое дело, Проша, нога измучила. Дергает, словно электроток пропускают. Вот и решил... Кто из медиков имеется поблизости? - неожиданно, в последний момент, передумал просить принести водку. - Перевязать бы, что ли?

-- Санитар есть, да толку с него - еще навредит. Я мигом Клавку приведу!

-- Это какую Клавку?

-- Батальонную фельдшерицу. Понятливая бабенка и грамотная.

-- Так она же уехала с комбатом?

Старшина хитро улыбнулся. Так, слегка, уголками губ. Чтобы показать свое отношение к командирским шалостям и, одновременно, не дай Бог, не выглядеть этакой ехидиной. Испортить отношение с начальством - легче легкого, а вот восстановить потрудней! Тем более, с таким строгим и самолюбивым, как капитан Видов.

-- Они завсегда вместе ездят, но ночуют в командирском блиндаже... Тоже вместе, - не удержался он.- Наверное, уже - там.

Не спрашивая разрешения, Сидякин исчез. Словно растворился в подступающей к леску темноте.

Значит, ппж - походно-полевая жена, брезгливо подумал Романов. Конечно, в этом нет ничего уливительного, тем более, позорного. Когда ходишь по самому краю, разделяющему жизнь и смерть, многое считается ребячьей шалостью. Но странное чувство недовольства охватило ротного. Странное - потому, что он знал: женщины на фронте - самый ходовой товар

Что касается совести, то ее отлично успокаивает расхожая фраза: война все спишет.

Мужчин не обвиняют - мужик есть мужик, трудно ему без бабы. А вот женщин презирают, именуют подстилками.

Поэтому, когда фельдшерица вошла в палатку, Романов встретил ее недобрым взглядом. Надо же, молоденьая, не старше двадцати лет, а уже распущенная, продавшая тело за трофейные "сувениры" и защиту от остальных оголодавших мужчин.

-- Добрый вечер, товарищ старший лейтенант, - официально

поздоровалась Клавдия, снимая с плеча санитарную сумку. - Болит? Ничего

страшного - сейчас перевяжу, сделаю укольчик, к утру будете, как

новенький... Полей мне на руки, Проша.

Пока женшина мыла над ведром узкие выцветшие ручки, Романов с интересом разглядывал ее. Настоящая русская красавица, не толстая, но и не худая, с высокой грудью, курносая. Вот только - какой-то грустный взгляд. Будто она удивляется нелепому своему положению в окружении одних мужиков.

Удивительно, но презрение исчезло, негодование превратилось в добрую насмешку. Старший лейтенант невольно искал в душе оправдательные мотивы, заставившие красавицу отдаться комбату. О так называемой "любви" даже смешно думать - какая там любовь в воюющей армии?

-- Ой, забыла представиться! - по девчоночьи ойкнула фельдшерица. Старшина медслужбы Клавдия Терещенко. Вы можете не представляться - Прошка все о вас по дороге сюда рассказал... Снимайте штаны.

-- Это как - снимать? - не понял Романов.