Запоздавшее возмездие или Русская сага

Галилея Борисовна навещает мужа через день. Непременно с Марком, выступающим в качестве своеобразного щита, разделяющего отца и мать. Или — соединяющего их? Придет, выложит на прикроватную тумбочку очередную порцию осточертевших яблок, поставит бутылку молока, которым Прохор после ее ухода угощает сопалатников. И молчит, глядя на старшину испуганными и молящими глазами. Она чувствует отношение к себе мужа, но надеется на время и мужскую «потребность». Не пользует же паралитик сестер и санитарок, кому он нужен, кусок мяса?

— У тебя что, других забот нет? — скрипел зубами Сидякин. — Возьми еще одну работу. Не могу глядеть на тебя — тошнит. И убери с глаз моих своего недоноска!

— Успокойся, Прошенька, тебе нельзя волноваться, вредно, — шептала Галилея, пугливо поглядывая на пустующие соседние койки, только одна из которых занята спящим танкистом. — Какой Маркунчик недоносок, зачем ты так, он — наш с тобой родненький сынишка. А что худой — не страшно, с годами выправится, войдет в мужицкую силу. И ты — тоже войдешь, — Галилея осторожно погладила безвольно лежащую поверх простыни мужскую руку. Прохор дернулся, будто его пронзил электрический разряд. — Вот выпишешься — поедем в Талдом к моим родителям, там — целебный воздух, быстро встанешь на ножки…

Сидякин рычал, шипел, но ничего не мог поделать — выбросить уродину из палаты не было сил. Он окончательно решил развестись с ней, поселиться в доме Семенчука, начать новую жизнь. Но сказать об этом не решался утихомиривал его страдающий, будто у побитой собаки, взгляд сына.

И все же неприязнь к женщине постепенно переходила в ненависть.

Однажды, когда Прохор решился, под надзором дежурной медсестры, прогуляться по коридору, решение порвать с женой не только окрепло, но обрело реальные черты. Может быть, потому, что парализованный уверился, наконец, в скором своем выздоровлении, когда ему не будут нужны женские заботы. А по части готовки и уборки, стирки и прочих домашних дел можно нанять какую-нибудь старушку.

— Вы только не торопитесь, — заботливо советовала сестричка.

— Учи ученого, воробышек, — самоуверенно отвечал Сидякин, стараясь не опираться на полудетское плечико. — Вот добредем до конца коридора и

— в палату. Тогда и отдохну. Ничего, вернется в ноги силушка, обязательно вернется! Жаль только нельзя содрать с себя черепаший панцырь…

Именно в это время из лифта вышла, как всегда с сыном, Галилея. Ну, и парочка, поморщился Сидякин, завидев их: плоская, перекрашенная полубаба и теберкулезник. И это называется «семьей»?

— Прошенька! — манерно всплеснула ручками-тростинками женщина. — Ты уже ходишь? Сегодня же напишу мамочке, пусть готовится к приему зятя.

— Никаких мамочек, никаких зятьев! — не удержался Прохор, покачнувшись и ухватившись за плечо медсестры. — Линяй отсюда, ведьма, пока не врезал тебе промеж глаз. Все равно не буду с тобой жить, не надейся! К проституткам стану ходить, а на тебя, доску неструганную, не полезу! Как только выпишусь из госпиталя — развод! Понятно, стерва?

Из палат выглядывают любопытные, недавно пустой коридор заполнился веселящимися солдатами и офицерами. Неожиданный семейный скандал для них — желанное развлечение. На подобии шефского концерта.

— Больной, успокойтесь… Разве можно так, — округлив глазенки, растерянно шептала медсестра. — Ведь это — ваша жена, она о вас заботится…

— Никаких жен, никаких забот! — окончательно взбесился Сидякин. —

Пусть проваливает! Холостой я, понимаешь, сестра, холостой! Хочешь, на тебе женюсь, настоящего пацана заделаю, не чета невесть с кем прижитому Галкой туберкулезнику? Скажи, хочешь?

— Успокойтесь…

Медсестра беспомощно огляделась. Паралитика била дрожь, зубы выстукивали барабаную дробь, он шатался, ухватившись одной рукой за плечико девушки, второй — за шкафчик противопожарного крана, широко раскрытым ртом глотал воздух.

— Помогите, пожалуйста, — неизвестно кого попросила медсестра.

Раненные смеялись и зубоскалили, но не пытались помочь инвалиду. Да и что они могли сделать — безногие, безрукие, полуслепые, впору им самим помогать.

Прибежал врач, следом один из выздоравливающих — крепкий еще мужичок, помогающий санитаркам убираться. Вместе они подхватили шатающегося старшину, почти унесли его в палату. Успокаивающий укол практически мгновенно усыпил его.

Галилея вместе с сыном скрылась в кабине лифта.

Какая женщина простит мужу истерические выкрики и злые оскорбления? А вот Галилея простила. Но приходить в отделение, подставляться под насмешливые, любопытные взгляды мужиков не решалась. Вместо этого зачастила к внимательному главврачу, плакала, жаловалась на свою судьбу, просила вылечить мужа — не только его поврежденный позвоночник, но и страдающую психику. Полковник сочувственно кивал, обещал провести соответствующую экспертизу, назначить курс лечения.