Запоздавшее возмездие или Русская сага

Но сочувствовал он не Галилее — Сидякину. Ибо в жалобных всхлипываниях женщины чувствовалось притворство, желание опорочить парализованного супруга, заставить наивного полковника поверить в женские страдания и мужскую безжалостность. Иначе, зачем бы она таскала с собой прозрачного сына, выставляла его в виде доказательства своей непорочности и верности?

Через три месяца в госпитале, наконец, появился Семенчук. Радостный, возбужденный, пришкандыбал на изготовленном в России протезе. В это время Сидякин прогуливался по коридору. Без страхующей медсестры, но — с палочкой. Бодро постукивая ею по линолеумному полу, он довольно бодро передвигался на негнущихся ногах. Увидев шагающего паралитика, Федька всплеснул руками, радостно засмеялся.

— Ну, ты и даешь, старшина! Значит, заработали ходули? А как с гипсом

— все еще носишь чертов корсет?

— Ношу, — пожимая мозолистой рукой вялую, узкую ладонь друга, признался Сидякин. — Доктора говорят, что носить его придется до самого деревянного бушлата. Ничего, привык… Обещают через пару месяцев выписать. Вот и тренируюсь… А у тебя как дела?

Семенчук огляделся. В коридоре, будто на проспекте Горького, народу

— тьма-тьмущая. Больные смеются, травят анекдоты, вспоминают фронтовые денечки. Торопливо и важно, с озабоченным видом, проходят доктора и медсестры. Из столовой слышно позвякивание посуды и смех подавальщиц.

— Где бы нам поговорить? Разговор не для чужих ушей, а в коридоре — будто на театральной сцене.

Действительно, где укрыться, растерянно подумал Сидякин: в курилке не протолкнешься, в палате соседи, небось, уже насторожили антенны ушей, в комнате отдыха ходячие сражаются в козла, их окружают азартные зрители…

— Давай выберемся на лестничную площадку? — предложил он. — Там не так многолюдно.

Лестничная площадка служит обычно для перекуров больных, которым врачи запретили курить. Таких в отделении немного. Вот и сейчас мужик с перевязанной грудью, настороженно оглядывая пролет лестницы и стекляные двери, ведущие в отделения, торопливо глотает дым самокрутки.

— Исчезни, браток, — тоже оглядываясь, посоветовал Федька. — Там какая-то комиссия шастает, как бы тебя не засекли.

Загасив недокуренный окурок о подошву больничных тапочек, для проверки покашляв, солдат покинул площадку.

— Какая комиссия? — недоуменно спросил Прохор. — Что ты наплел страдальцу?

— А как иначе его выкуришь? Он, небось, все палаты, где лежат друзья-туберкулезники оббежит, расскажет про «комиссию»… Теперь хоть поговорить спокойно можно — никто не появится.

— Ну и хват же ты! — с непросыхающей завистью удивился старшина. —

Верю теперь — все получится, как задумали.

— Еще бы не получится! Пока ты бока отлеживал и с сестрицами баловался, я развернулся. Сейчас на нас с тобой работает полсотни нищих инвалидов. Представляешь?

— Представляю. Вот только чем ты эту братию держишь в подчинении?

Какой им резон делиться с тобой своими доходами? Почему они не разбежались или не посадили тебя на перо?

Федька огорченно вздохнул. На подобии паровоза, выпускающего лишний пар. Замотал кудлатой башкой.

— Ну, что ты за глупец, старшина? За что тебя в армии такое звание привесили? Простых вещей не понимаешь. Напряги извилины, постарайся понять. Чем умелые и ловкие дельцы держат подчиненных? Двумя способами — большими деньгами или страхом. Как ты правильно заметил, нищих деньгами не удержать, тем более, когда эти деньги они сами зарабатывают. Остается страх. Самое древнее и самое верное средство. Остановка за малым — кулаками и ногами: ежедневно оббегать рабов и следить за их успехами, нерадивых и самовольных — по зубам. А у меня, как ты знаешь — ни первого, ни второго. Что я должен был, по твоему предпринять?

Семенчук в ожидании ответа пытливо, с гордостью первооткрывателя, смотрел на собеседника. Он так и лучился сознанием превосходства, ожиданием завистливой похвалы.

— Черт его знает, — развел руками Сидякин. — Мне еще не доводилось бывать в таких переделках…

— Доведется, — обещающе кивнул Федька. — Бросился я искать «надзирателей». Сначала нашел трех накачанных парней. Пообещал им министерскую зарплату. Один отказался — хлопотно, дескать, имеются другие способы заработать на краюху хлеба и вагон масла. Двое согласились и через месячишко привели еще пятерых кандидатов. Великолепная семерка, правда?

И снова остановился в ожидании желанной похвалы. Не дождался и разочарованно вздохнул.

— А твоя «великолепная семерка» не обманет? Соберут с нищих оброк и добрую половину присвоят.

— Не присвоят! Потому-что работает, опять же, страх. Я им пообещал не убивать, но так отделать провинившегося, что тот до самой смерти будет передвигаться ползком наощупь — глаза ему выколю, морду испишу бритвой.

Конечно, не сам — найду, мол, помощников-исполнителей. Думаешь, не поверили? Еще как поверили.

Сидякин молча кивнул — возражать не стал.