Запределье

— Выпустите меня. Вытащите меня из этой тюрьмы. Дайте мне лабораторию и какое-нибудь оборудование, и я заставлю её работать. Я гарантирую это. Оружие сработает, оно сведет на нет их силу, и вы выиграете эту войну. Никому не придется умирать.

Мне пришлось прикусить язык, чтобы не заявить, что мы давно уже перешли эту черту, где никому не надо умирать. И эти смерти могли быть на ней, потому что это она спровоцировала разрыв Завесы.

Я ненавидела ее за то, что она оставила нас, хотя теперь понимала, что без нее мне было лучше. Но я бы никогда не простила ей развязывание войны.

— Прежде всего, — произнесла Дарби, и голос ее прозвучал надменно, прямо бальзам на душу, — вы значительно переоценили свои навыки ученого и исследователя. Видите ли, леди, я могу называть вас леди? Ваша ошибка в том, что вы думаете, что вы самый умный человек в этой комнате. Это говорит о высокомерии. Пустая эмоция. К науке она не имеет отношения. Умные люди, соблюдающие законы, стараются окружить себя лучшим и ярким. Вот как мы учимся. Вот как мы растем. Я уже успела переработать ваши заметки, и меня не впечатлили ваши схемы и протоколы тестирования. Если в этот раз Сдерживающие решат пойти дальше, я смогу сделать это лучше, чище и с меньшим риском.

Блэквелл изо всех сил старалась выглядеть стоически, но не смогла не скривиться.

— Во-вторых, в случае, если вы не знали, — Дарби наклонилась вперед, — Вы — настоящая сволочь. И я бы не стала работать с вами, даже если бы Сдерживающие предложили мне постоянно работающий кондиционер и пожизненный запас пива «Эбита».

Блэквелл побледнела и покрылась красными пятнами.

— Ты ничего не знаешь, — проговорила она сквозь стиснутые зубы.

— Я знаю многое. Я была здесь во время войны. Я знаю, кто жив, а кто умер. Я знаю, когда необходима сила, а когда доброта — лучшая стратегия. И я узнаю эгоизм, когда вижу его.

Дарби сунула бумагу обратно в свою папку. И когда она посмотрела на Гуннара, ее улыбка была уже теплой.

— Мы здесь закончили.

— Отлично, — произнес он, с отвращением процедив это слово.

Но я еще не закончила.

— Можно мне еще минуту?

Все посмотрели на меня, и никто из них не выглядел довольным тем, чтобы оставить меня с ней наедине. Или наоборот.

— Пять минут, — сказал Гуннар и пошел проверить охранника.

Лиам сжал мою руку.

— Я буду прямо за углом.

Я подождала, пока они уйдут, оставив только меня с охранником. И дала себе время собраться.

Когда я наконец подняла взгляд на мать, то не увидела там ничего, кроме уверенности и вызова. Там не было ни сожаления, ни вины. Не было и раскаяния. Потому что она не могла принять, что любое ее решение было нерациональным. И это единственное, что имело значение.

«Тогда нет смысла впустую сотрясать воздух с моей стороны».

— Хотела бы я подготовить большую речь, — сказала я. — С деталями, историей и высокопарными словами. Но я просто перейду к делу. Надеюсь, мне больше не придется тебя видеть. Ты хоть представляешь, как это печально? Говорить такое своей матери? Хуже не бывает. Но ты токсичный человек. Для тебя все просто. Ты умна, но у тебя нет морали. Нет кодекса чести. У тебя есть план, который не имеет ничего общего с Новым Орлеаном, войной или улучшением жизни. Все зациклено только на тебе. На твоём эго и нарциссизме.

Она начала говорить, и я поднял руку.

— У тебя была большая часть моей жизни, чтобы сказать мне, кто ты, но ты этим не обеспокоилась. Не дала знать о себе ни единого слова. Ты упустила свой шанс и не получишь от меня другого.

С этими словами я развернулась и пошла по коридору.

Глава 9

Я обнаружила всех на улице. Дарби и Гуннар отошли на несколько метров, предоставив мне и Лиаму возможность остаться наедине.

— Ты в порядке? — спросил он, обняв меня.

Я кивнула, позволила себя прижать, пока не почувствовала, как гнев, вина и горе стали проходить.

— Я больше похожа на отца, — наконец сказала я. — Интересно, проявилось ли во мне что-то от нее после нашей первой встречи.

— Рыжие волосы, прекрасный ум, — произнес Лиам, целуя меня в лоб. — Вот и все.

Я откинулась назад и посмотрела на него.

— Ты так в этом уверен.

— Кто знает тебя лучше меня? — спросил он с улыбкой. — За исключением, возможно, Таджи и Гуннара. Знаешь, чем больше я узнаю о твоей матери, тем больше мне нравится твой отец.

Я в замешательстве моргнула.

— Что?

— Твои отец и мать договорились, что уйдет она, а не наоборот. Но это не самое важное. Он позволил ей уйти. Он знал, что для вас обоих будет лучше, если она уйдет. Даже если будет трудно быть отцом одиночкой. Он позволил ей уйти. И этим мы с ним отличаемся.

Он посмотрел на меня сверху вниз, а в его ярких синих глазах сверкало золото.

— Я никогда не позволю тебе уйти.

* * *

Гуннар отвез нас обратно в магазин. Пока мы ехали, я успокаивалась, пытаясь справиться со своими чувствами, чтобы они не мешали нормально функционировать. Потому что уж слишком быстро я достигла той кризисной точки, которую опасалась.