— Я очень признателен тебе за то, что ты доверилась мне. Я знаю, что тебе было нелегко это сделать. Ты думаешь, что это изменит наши отношения, но ты ошибаешься. Ты очень привлекательная женщина, и я… люблю тебя, Светла. Я люблю тебя с самой первой нашей встречи. И ничего из того, что ты мне рассказала, как и то, что ты могла делать в прошлом, не изменит моего к тебе чувства. Настоящее — вот что действительно имеет значение, настоящее и то, как мы им распорядимся. Прошлое — это не более чем могила, а будущее — отражение того, что мы делаем сегодня. Ты понимаешь меня?
«Боже мой, он опять взялся за старое! Он искалечен, избит и ранен, и все равно его переполняет вера в спасение. Если бы только я была похожа на него».
Она прошептала:
— Ты неисправимый романтик, Маккензи! Ты думаешь, что любовь может преодолеть любые преграды. Наверное, это меня и привлекает в тебе. Но не жди от меня такой же веры. Я не способна на это.
Он встал и поднял ее.
— Раздевайся и устраивайся поудобнее. Сегодня мы уже ничего не решим. Слишком много всего случилось, и мы оба очень устали.
Он наклонился и откинул покрывало с кровати.
«Господи, что же это? Неужели он думает, что я лягу с ним теперь, после всего, что я ему рассказала? Неужели ты ничем не отличаешься от О-Седо?» Она вдруг почувствовала, как ее захлестнула волна тошноты.
Он оглянулся на нее и спросил:
— Что-нибудь не так?
— Я пойду к себе. Боже мой, чего ты хочешь от меня?
— Я хочу, чтобы ты дала нам шанс, как ты сделала сегодня после обеда, в библиотеке. Ведь все было не так уж и плохо?
В библиотеке? Ах, да. Я была счастлива… и чиста. Я целовала его щеку, пока он спал, и чувствовала, что способна беззаветно любить — по крайней мере, в тот момент. Она подозрительно посмотрела на него: уверенный взгляд, широкие плечи, перевязанная рука, следы розовых шрамов на лбу — это результат той аварии, о которой говорил ей доктор Фронто. И мгновенное яростное желание захлестнуло ее, подавив чувство бесконечной усталости.
Не раздумывая, она поднялась, скинула и отбросила в сторону платье. Она села на подушку и сняла туфли. Потом снова поднялась, чтобы стянуть с ног шелковые чулки. Теперь на ней были только легкие сатиновые трусики и рубашка. Она дрожала всем телом. «Даже сейчас в глубине души это не прекращается, несмотря на то, что он так странно нежен со мной».
Маккензи снял халат и забрался в постель. Он замер, вытянувшись и уставившись глазами в потолок. Она совершенно не ожидала ничего подобного. Несколько минут она смотрела на него, потом обошла кровать с другой стороны, чувствуя, как мягко пружинил под ногами ковер. Осторожно легла рядом с ним. Он накрыл себя и ее одеялом, а потом выключил свет.
Она неподвижно лежала в темноте, вглядываясь во мрак, все ее тело было напряжено. Бархатистость рубашки и одеяла приятно ласкали тело, когда она слегка двигалась. Он повернулся к ней. Она могла видеть очертания его тела в слабом свете, который проникал в комнату с балкона. Потянувшись, он откинул прядь волос с ее лба, потом легонько поцеловал ее в губы. Она лишь покрепче стиснула их в ответ и закрыла глаза, стараясь ни о чем не думать. Но он вдруг отвернулся и теперь лежал к ней спиной, его ягодицы плотно прижимались, но были расслаблены и приятно согревали ее тело.
— Спокойной ночи, Светла. Приятных тебе снов.
Приятных снов? И это все? Неужели ты настолько в себе уверен? Она вдруг почувствовала себя ребенком, который играет в дочки-матери. Сейчас мамочка и папочка будут спать. Я открыла ему весь ужас своего падения, а он ведет себя так, словно ничего не произошло. Как ему только это удается?
Она крепко прижалась к нему, и тепло его тела проникло в ее глубины. И во второй раз за минувший день она почувствовала себя совершенно счастливой.
Глава 26
— Какая красота, правда? — пытаясь перекричать шум водопада, проговорила Светла. Она опустилась на широкий выступ скалы, стаскивая туристские тапочки. Она стянула толстые носки и начала расстегивать юбку. Маккензи отвернулся.
— Раздевайся. Ты ведь не собираешься плавать во всем этом, правда? — предложила она.
— У меня нет плавок.
— Господи, как можно получить удовольствие от купания при такой стеснительности! Нельзя же быть настолько кальвинистом!
— А я и не кальвинист вовсе, — смущенно ответил он, старательно отводя глаза.
— Ха! Все англо-американцы принадлежат к этой церкви, несчастные капиталисты! Это же часть вашей «культуры».
Она порывисто поднялась, отбросила туфли и стянула с себя трусики. Совершенно нагая, она запрыгала по скользкой гальке к спокойной части заводи, за пределами кипящих струй падающей воды. Острые края камней кололи ей ноги, поэтому она поспешила погрузиться в воду. Заводь была холодна как лед.
— Ну, что, ты идешь или нет? — весело прокричала она.