Запредельный человек

Если бы меня рубило не так сильно, я, возможно, воспринял бы предупреждение всерьез, но сейчас бездумно толкнул створку с причудливыми металлическими завитушками и вошел. Подумаешь, опасность...

Обрамленные черным папоротником в белых урнах ступени белого мрамора вели вниз. Дальше дорожка, мощенная плитняком, шла между ровными бордюрами и цветущими кустами. В воздухе витал приторный аромат ночных цветов и зелени, журчала вода в фонтане, в чаше отражались огоньки вплетенных в живую изгородь гирлянд. Вдали, за пределами парка, в небе, словно арки мостов, сияли рядами огни. Одиноко шуршал в кронах легкий бриз.

Славное местечко, но что-то не давало мне улечься на траве и сочинить сонет в его честь.

Я прошел по дорожке, мощенной узорчатым кирпичом, в тень деревьев. На ходу прислушивался, не крадется ли кто сзади. Вроде бы никого, но мерзкое ощущение, что я подставляю под удар спину, не проходило.

Впереди под деревом что-то лежало на траве. Бледное, неопределенной формы. Сперва я принял его за пару старых брюк, потом за голого мужика, лежащего по пояс в тени. Так я и думал, пока не оказался шагах в десяти от непонятной фигуры — и тут же перестал себя обманывать. Это и впрямь оказался человек, да только не по пояс в тени... выше пояса он отсутствовал. Его рассекло надвое, прямо под ребрами.

Я походил немного вокруг. Думал, наверное, отыскать пропавшую половину. Вблизи стало ясно, что мужика делили вручную, причем не шибко аккуратно, хотя и сноровисто: словно неизвестному мяснику предстояло разделать еще кучу тел, так что ему было не до тонкостей. Крови натекло немного — ее, похоже, слили до разделки. Я уже хотел перевернуть труп, на случай, если под ним кроется улика, как вдруг послышался тихий звук, не громче лопнувшего кукурузного зернышка.

Я отошел в сторону по черному ковру дерна, и меня окружил аромат можжевельника. В тени притаилась группа, человек двадцать. Похоже, банда. Я решил подождать. Прошла минута.

Шагах в пятнадцати от меня появился человек, пришел тише тени, отбрасываемой на стену. Задрав голову, принюхался по-собачьи. Обернулся в мою сторону, и в его глазах тускло блеснул свет. Подобно обезьяне, он застыл в низкой стойке: одно плечо задрано, второе — перекошено горбом. Морда рябая, на бритом черепе — шрамы. Из-под левого уха тянется жирный ожоговый рубец и скрывается под воротом толстого свитера. Под облегающими камуфляжными штанами в косой серый ромбик бугрятся мышцы. На поясе висит нож: тяжелая деревянная рукоять и полоска стали, как у мясницкого ножа для жилкования.

Горбун медленно развернулся в мою сторону и замер. Я тоже застыл, прикинувшись кустиком. Сощурившись, горбун вглядывался во тьму. Вот он ухмыльнулся. Нехорошо так ухмыльнулся.

— Выходи по-хорошему, родной, — хриплым басом прорычал он. Оно и понятно, со шрамом-то во все горло. — Руки держи на виду.

Я не шевельнулся. Тогда он сделал резкий жест рукой; послышался тихий звук, и слева от горбуна из кустов возник второй человек. В руке он сжимал обрезок трубы. Этот был постарше и покрупнее: плотные руки, ноги колесом. Колючая, пересыпанная сединой борода. Он стрельнул в мою сторону взглядом маленьких поросячьих глаз, потом — куда-то мне за спину, потом снова на меня.

Горбун коснулся лезвия ножа и прохрипел:

— Гуляешь по парку один, да? Не очень-то умно.

— Хорош трепаться, — прогудел в левую ноздрю бородатый. — Режь, и вся недолга.

Он запустил руку под рубашку и вытащил что-то, зажатое в кулак. Я уловил душок полиэфира.

Горбун подошел ближе.

— Твое тельце никому целиком не нужно? — спросил он, широко раскрывая рот и показывая крупный розовый язык и сломанные зубы. Слева кто-то шумел, заходя мне за спину. Я, правда, на это внимания не тратил, как и на вопрос горбуна.

— Лучше выходи. — Горбун вытащил нож, и тогда я вышел из тени под деревом.

— Ой, напугал до смерти, — сказал я ему. — У меня друзья на самом верху.

— Говорит как блать, — просвистел Борода. — Ратч, вали жмуркина кота, и даем деру.

— А ты сам возьми меня, детка, — бросил я ему, старясь протянуть время. — Я таких, как ты, на завтрак кушаю.

За спиной хрустнула ветка. Ратч подбросил на ладони нож, шагнул ко мне и сделал короткий ложный выпад. Я даже не шелохнулся. Типа заторможенный. Борода взвесил в руке обрезок трубы и прищурился. Ратч оглядел мои руки. Не увидев оружия, остановился и подал кому-то условный знак.

Слоняра за спиной ухватил меня поперек груди и оторвал от земли. Этого я и ждал: резко наступил ему правой пяткой на подъем стопы. Хватка слегка ослабла, и я, улучив момент, пнул горбуна под колено. Кость сломалась с хрустом, с каким бьется о пол тарелка. Потом я локтями ударил под ребра державшего меня. Охнув, слоняра разжал руки. Рядом рухнул на землю Ратч — как раз вовремя, чтобы открыть мне дорогу к Бороде, который уже замахнулся трубой. Ни дать ни взять королевский палач, готовый оттяпать башку осужденному. Скрестив запястья, я выставил блок — поймал его руку в захват и сломал локоть. Борода упал лицом в землю и взвыл; трубу уронил мне прямо на спину.