Запрещенная Таня

— Я спрашивала, — сказала Маша, — что с ним делают. Наш торговый по регионам Василий Петрович сказал, что это мыло трут на терке, а потом засыпают в стиральную машину. И стирают.

— Но так нельзя, — ответила Танюша, — в инструкции и к машинке ничего не написано. Сломается, наверное.

— Так машина ведь не современная. А такая старая. Советская такая, что сверху закрывается крышкой большой.

— А помню, — наконец сообразила про что идет разговор Вика, — у бабушки такая была, пока ей папа не подарил новую. Нормальную.

— Ой, какие мы старые, что такое помним, — засмеялась Танюша.

— И не говори, — поддержала подругу Вика.

— Вы только представьте, девочки. Что о нас внуки будут говорить.

— Это когда дистанционные стиралки появятся? — спросила ее Вика, — да?

— Да!

— А еще вчера прочитала, — сказала Танюша, — что все в баню ходили.

— В сауны ты имеешь ввиду? — переспросила ее Вика.

— Нет, в такую вот общую баню, — пояснила Танюша, — там горячая вода была и все мылись. Как в армии. Мне Павлик сказал, что когда он служил, то там тоже общая баня была. Это потом уже стали душевые кабины ставить.

— Все вместе? — посмотрела на нее Вика.

— Нет, — покачала головой Танюша, — там был мужской день и женский. В один деть приходили женщины. А в другой — мужчины.

— Фу, — сказала Маша, — в женский день там, что на бабок смотреть? Я бы лучше с мужиками в баню пошла. Хоть есть на что посмотреть.

— Я тоже, — согласилась Танюша скучно там им было.

— Да ладно вам, — Вика, — посмотрела на подруг, — если мужики не ели нечего то у них там было на полшестого. Что смотреть было?

— И правда, — засмеялась Маша и вытянула из чашки пакетик чая, — висело у них все. На что там смотреть было?

— И представьте всю жизнь люди в отечественном ходили, — вздохнула Танюша.

— В домотканом, наверное? — засмеялась Маша.

— И в резиновых калошах, — кивнула Танюша.

— А у бабушки в деревне и сейчас так ходят. Я тоже в калошах ходила, — авторитетно сказала Вика.

— И как тебе? — поинтересовалась Маша.

— Круто? — спросила Танюша.

— Ногу уколола через калошу эту, — мрачно ответила Вика, — думала заражение крови будет.

— А у твоей бабушки хоть туалетная бумага есть? — спросила Маша.

— Сейчас, когда открыли «Пятерочку» появилась, — сказала Вика, — а до этого ей мама упаковками возили. Отец, все ворчал, что полмашины в бумаге. Кто с водкой в деревню, а мы со своей туалетной бумагой. Красота. А так лопухи у нее были.

— А зимой? — задала интересный вопрос Маша.

— Зимой? — переспросила Вика,

— Да.

— Ну, — Вика пожала плечами, — зимой мы к ней не ездили никогда. Наверное, как-то обходилась. Может лопухи с осени заготавливала.

— Да жизнь была ни одежды ни белья, — вздохнула Маша.

— У нас не лучше, — ответила ей Вика, — ты попробуй найди у нас нормальный размер по адекватной цене.

— Можно найти, — не согласилась Танюша.

— Тебе может и можно. А я когда забыла в Италии сумку с бельем, — громко сказала Вика, — то три недели по городу носилась. То одно жмет, то другое. А Саша чуть с ума не сошел от ценников. Думала расстанемся с ним тогда. Он белый из магазинов выходил.

— Для мужика платить по сто сорок долларов за трусы это слишком, — покачала головой Маша.

— Но если не расстались во время выбора трусишек, — улыбнулась Танюша, — то теперь точно не расстанетесь.

— Это да, — согласилась Маша, — если уже это мужик вытерпел, то он тебя в любом виде будет терпеть. Как не растолстей и как не пили его.

— Надеюсь, — вздохнула Вика.

— Зато у них была цель, — после долгой паузы сказала Танюша.

— Какая? — поинтересовалась Вика.

— Они верили в коммунизм.

— И где этот коммунизм? — хмыкнула Вика, — ты по сторонам посмотри, все, что у нас нормальное все иностранное. В нас даже клубняк открыть не могут.

— Зато они в войне победили, — отметила ей Маша.

— Мы бы тоже победили, если бы за нами заградотряды поставили, — как —то зло сказала Вика.

27

Вчера стали раздавать листовки и памятки об уличных боях. В каждом районе создавалось ополчение, взамен ушедшего на фронт и уже полегшего в пригородных болотах. Хотели строить баррикады из мебели, как в революцию 1905 года. Почему-то партийным начальникам казалось, что немецкие генералы и офицеры глупее царских, разметавших эти баррикады в несколько часов.

Ленинград зарос маскировочными сетями, мешками с песком и фальшивыми фасадами домов. Город потерял свое лицо, и Татьяна надеялась, что он не потеряет главное — свою душу.