Запрещенная Таня

— Женщина чем может мужчину унизить? Пока мужчина в силе он женщину может подавит, а вот когда он сил не имеет то можно ему и сказать многое. Вот я беру тебя в руки, а ты силы уже не имеешь. Имел бы сейчас свалил бы на пол и заткнул мне рот. А я тебе скажу, что пока жила с Колей так мне скучно становилось, что я представляла как в связь с соседом вступаю. С Юрием Ивановичем. Он мужчина крепкий был. И представляла как мы с ним на кухне и в подъезде, как он меня берет, а я и вырваться не могу. А потом, когда силы кончились терпеть думала, как приеду в деревню в фольклорную экспедицию, а там на речке разденусь совсем догола и бултых в воду. А как на берег выходить там мужчина стоит и руку мне подает. Я выхожу, мокрая, голая, мне и холодно и стыдно. А он обнимает меня, растирает, а потом берет. Так ласково, но сильно. Раз берет, два, три, а потом исчезает.

Миша попытался отдвинуться от нее.

— А твой дружок у тебя так и не встает. Ты не печалься, хорошо, что мы еще живы. А я тебе же говорила, что я баба роковая. Двух мужиков урыла. Ты этого не боишься?

— Они тебя любили, а я тебя не люблю. Ты сама так сказала. Я тебя использую, а потом забуду.

Татьяна засмеялась:

— Не забудешь. Сейчас столько женщин одиноких осталось и таких роскошных, что мои груди никчемны на их фоне. Но ведь меня выбрал. Сам за мной увивался.

Татьяна придвинулась к Мише и тихо сказала на ухо:

— Ты не бойся я дождусь, когда ты меня сможешь насиловать. Ты так и ждешь, чтобы меня наказать за мои слова. Думаешь, наверное, что выбьешь мне из головы других мужиков. А ты не волнуйся когда все закончиться то мужиков —то и не останется. Будут инвалиды и слабосильные, а те мужичонки, что получше и вовсе через губу плевать будут. Им и девицы будут не нужны, а не то, что прокаженные вроде меня. Ты не думай я тебя не брошу. Ты все и останешься у меня. Так и проживем с тобой в одиночестве бывшая роковая баба и бывший герой — любовник. Так и старость будем коротать.

61

Отец Татьяны жил в центе Ленинграда, но виделись они мало. У него была своя жизнь, у нее своя. Этой простой сентенции было достаточно, чтобы отец и дочь не встречались годами. Но сейчас появился удобный повод — привет, привезенный в замерзающий Ленинград из осажденной Москвы.

Он сам открыл дверь. Потом рассмотрел в полумраке лицо дочери:

— Таня. Не ждал. Не ждал. Вот проходи.

Она зашла и закрыла дверь.

Отец сдал не сильно. Плечи осунулись, и ходил он по дому в старом пальто, но в остальном он не сильно поменялся.

— Я не просто так, — с порога сказала Татьяна.

— А что сложно так? — ответил отец.

— Папа, — Татьяна повесила шапку и положила сумку.

— Полушубок не снимай, — сказал ей отец, — сейчас не лето. Вот летом и снимешь. Иди на кухню. Там горит огонь и есть жизнь.

На кухне действительно стояла небольшая печка. На ней грелся чайник.

Татьяна присела на стул:

— Папа, я была в Москве.

— Представь себе, и я был в Москве, — ответил отец.

— Да, папа, — кивнула Татьяна, — ты всегда учил меня избегать лишних слов.

— А, так же не нужных сравнений.

— Да, — согласилась она, — ноя, была в Москве недавно. Летала туда на самолете.

— Вот как? — отец внимательно посмотрел на нее.

— На это у меня были причины.

— Понятно, — отец потер руки, — и до войны просто так было не полететь, а теперь и подавно. Все летают только своим глубоко военным делам.

— Меня отсюда вывезла Зина.

— Зина? — переспросил он.

— Зина, это мамина младшая дочь.

— Да, я уже понял. Дочь от второго брака.

— От второго. Я видела маму.

Отец кивнул:

— Я всегда предлагал тебе переехать в Москву. Там столица. Там больше возможностей для тебя. Ты могла бы стать крупным поэтом. Как сейчас говорят всесоюзного значения.

— А это важно?

Отец развел руками:

— Это иные перспективы для тебя. Ты могла бы достичь большего.

Татьяна улыбнулась:

— Это совсем не важно, папа. Тем более сейчас.

— Нет. Это важно всегда. Никогда и ни в каких условиях нельзя забывать про возможность сделать больше, чем сделал сейчас.

— Ты идеалист.

— Да, — улыбнулся отце, — поэтому я и не смог жить с твоей мамой. Она очень хороший человек, но мы думаем о разных вещах. Меня угнетала ее стремление быть как все. А я никогда не знал, что значит «все».

— Папа, — Татьяна положила руку ему на руки, — мама просила передать тебе, что сейчас ничего уже не важно. И ничто не имеет значения. Это касается ваших отношений.

Отец криво усмехнулся:

— Мама в своем репертуаре. Все что она говорит давно не имеет значения. Мы разные люди и живем в разных городах и даже в разных измерениях. То, что она говорит, не имеет значения, но нам надо помириться с ней. Помириться в голове. Так всегда делают старики.

— Старики?

— Да, Таня, так делают старики перед смертью. Они думают, что так им будет легче умереть. Вернее легче умирать. Их душе будет спокойнее, когда придет смертный час. Но все это наивная мещанская глупость. Умирать никто не хочет, но всем приходиться готовиться к смерти. А старикам приходиться готовиться к смерти всегда.

— Вы собираетесь умирать? — спросила Татьяна.