Запрещенная Таня

Следователь замолчал и поправил на своей груди значок «Заслуженный чекист». Он давно уже отложил перо, и было видно как ему легче без него, как проще и свободнее. Он посмотрел на лист, который не был исписан полностью.

— На сегодня все, — следователь хлопнул ладонью по столу, — даю вам три дня подумать, о том, может какие-нибудь были у вашего мужа негативные для советского человека черты. А пока идите в камеру. Но если вспомните, может сами на допрос проситься. Я здесь с девяти и часто до полуночи.

Незастенчивый боец отвел Татьяну в камеру, дежурно погремел ключами и отпер и запер дверь.

5

Следующий допрос состоялся через долгих семь дней. Сокамерницы уже стали гадать, что Татьяне изменили статью, что пристегнули к другому дели или пустят по большому процессу. Новый вызов на допрос пришел к вечеру. После коридоров и переходов, выкрещенных зеленой краской боец завел Татьяну в камеру. И вышел.

Татьяна осталась одна. Без следователя камера казалась не филиалом продмага, а обыкновенно необжитой дырой рабочего с Судостроительного завода.

Вместо угрюмого следователя в кабинет вошла крепкая женщина в форме НКВД без знаков различия. Она подошла к Татьяне, ильными руками прижала ее к столу и, завернув юбку за пояс содрала не ее рейтузы. Правую руку она спокойно засунула в вагину Татьяне. Вынув руку она развернула Татьяну к себе лицом и, задрав ее кофточку, сдернула с нее лифчик. Татьяна стояла перед ней со спущенными рейтузами и свисающими грудями. Женщина с навыками гинеколога мясника бегло осмотрела Татьяну и влажной рукой что-то написала на желтом листе бумаге:

— Пропуск, подадите на выходе.

После того как она вышла Татьяна долго стояла в ступоре и смотрела на дверь. Она была не напугана — раздавлена какой-то простой обыденностью произошедшего. Сейчас ей казалось, что она согласиться на все, что ей скажет угрюмый следователь и подпишет все, что он ей подсунет. Потом Татьяна натянула рейтузы, заправила груди в лифчик и оправила одежду. Взяв пропуск, она вышла из кабинета.

Ей казалось, что сейчас ее завернут обратно в кабинет и придумают еще что-то. Но коридоры были пусты, а у выхода сидел боец НКВД, который не глядя, поставил на пропуск Татьяны синий штамп и пробубнил для себя совершенно буднично:

— Предоставите по месту работы. Как предоставите, они по нему вам прогулы ставить не будут.

Потом он широко зевнул и посмотрел на часы, они показывали 11,00. Татьяна поняла, что было время обеда и смены. В этот пересменок ее и выпустили из тюрьмы. Вроде, как и не стало тюрьмы. Вроде, как и было тюрьмы. Не было постоянных предложений написать донос на любимого мужа. Как не было этой камеры с сорока семью, рыдающими по вечерам бабами. И душного воздуха не движимого единственной крошечной форточкой под потолком камеры.

Все это прошло. И боец охраны, стоявший на углу здания ей даже улыбнулся. А она растрепанная и три недели не мытая, шла по тротуару, мелко переставляя ноги.

Бравый солдат Швейк Гашека утверждал, что не всем арестантам можно ходить по тротуарам, но ей видимо было можно. Во всяком случае, еще можно. Правда, почему-то ее это не успокаивало. Может в камере она свыклась с тем, что поедет за Костей, но без Кости в Сибирь, на Магадан или Беломорканал? Может, думала, что жизнь уже прошла, а тут она взяла и началась снова. Неожиданно и нелепо. Обыск. Попуск и открывающаяся тяжелая дверь НКВД.

Выйдя из здания НКВД, она не сразу поняла, что случилось. Даже не сон и не горячка, а какой-то провал. Переступая по асфальту, она прошла три квартала, прежде чем решилась сесть на трамвай. Он довез е до квартиры и добрая старушка — соседка не удивилась тому, что она вернулась. Она подала ей ключ, а потом принесла свое большое и много раз луженное ведро.

— Ты, как с поля, — старушка поправила платок, — трудно было?

Татьяна провела рукой по пыльному комоду.

— Ты не подумай, — быстр, сказала старушка, — как тебя забрали так никто сюда и не входил. Не зачем было это делать. Никто вами не интересовался. Домком сказал, что никто не интересовался и по вашему поводу никто не писал и не звонил. У вас даже обыск не делали.

Услышав это Татьяна подумала, а хорошо это или плохо, что не делали обыска? Может это и слушает соседей — враги народа есть, а обыска у них нет?

Что же это за враги такие?

Может ошибка?

Или может органы работают не так правильно и быстро как надо?

Пленяться органы госбезопасности и возникают большие дыры для лазутчиков и шпионов. Вот именно поэтому и гребут жен и детей врагов народа. Вот всяком случае именно об этом говорили в тесной камере внутренней тюрьмы НКВД несчастные женщины, лишенные свободы, детей и жизни. Так они были в этом уверены, но доказать не могли.

Татьяна собрала белье и выбрала новое платье. Ей не хотелось сидеть после мытья в халате.

— А вы за бубликами не сходите, — попросила она соседу, — здесь не далеко. Можно в соседнем доме в булочной там еще есть с утреннего привоза.

— Изголодалась там? — участливо спросила старушка, — а как же схожу, сбегаю.