Запрещенные друг другу

Юля опустила руки, взглянув на маму воспаленными от усталости глазами. Она-то здесь, каким боком?

— Я ни на кого не смотрела, — отчеканила, начав закипать.

Софья Ивановна расправила на халате несуществующие складки и, не поднимая головы, произнесла:

— Зато он смотрел, Юля. Он! Я такого не ожидала, если честно. Думала, показалось, но когда он бросился к тебе после удара, — выгнула выразительно бровь, отчего у Юли онемели ноги, — ты бы видела его глаза. Вот что хочешь говори после этого — не поверю!

Вспомнив, как увидев кровь, Вал отшвырнул Глеба и рванул к ней на глазах у всей родни, Юля невольно покраснела. Отнекиваться, оправдываться можно за себя, но не за него. Откуда ей знать, что за мысли в его голове?

— Тогда все испугались, это нормально, — прокашлялась, прочищая горло. — Мам, прошу, давай закроем эту тему. Вот честно, мне сейчас только переживать, кто на кого как посмотрел. Тебе не кажется, что это уже перебор?

— Я и с ним поговорю, не переживай. У меня одна внучка и играть с её сердцем я не позволю.

Юля опешила. Стоило это представить.

— Я… — запнулась, захлёбываясь от возмущения, — у меня просто нет слов… Причем тут вообще Дударев? Даже не вздумай! Хватит на сегодня позора.

Дело ведь не в нем, а в их с Глебом отношениях. Вал он… просто… рядом с ним всё выглядят настолько контрастно, настолько ярко по эмоциям и чувствам, что её отношения с мужем и рядом не стояли. Это такие американские качели, такой резкий спуск и подъем, и губительная неизвестность, что там за поворотом, что, блин, сердце разрывается, не выдерживает.

Это и не любовь с первого взгляда. И не страсть, и похоть. Это что-то сродни родства душ. Как некое энергетическое поле, созданное только для вас двоих. Ты просто слышишь голос — а тебя уже переполняет море эмоций. Ты всего лишь видишь его улыбку, адресованную кому-либо — а у тебя уже подгибаются ноги. На тебя всего лишь посмотрели, неважно как — а ты уже потеряла себя на веки вечные, позабыв и имя свое, и всю жизнь, что была до встречи с ним.

Дар ли это или наказание — Юля не знала. Дается ли она каждому или только избранным — тоже не ведала. Но с этим нужно что-то делать и как можно скорее, иначе изведется она, измучится, поставив под удар дорогих сердцу людей.

— Юля, доченька, — неожиданно потянулась к её ладони мама, ласково сжав в своих натруженных руках, — я просто хочу помочь. Чтобы между тобой и Глебом не было этой пропасти. Я же чувствую, что она есть.

— Мамуль… — рассмеялась горько, — а ты знаешь, откуда она взялась? Пропасть эта, знаешь? Откуда появилась тема с ребёнком? Нет? Глеб хочет привязать меня к дому, чтобы я сидела в четырёх стенах и нигде не показывалась. Он душит меня своей опекой, беспочвенной ревностью, контролем.

— Ещё скажи, что тот достаток, в котором ты живешь — тебя не устраивает?

И вот как тут поделиться наболевшим? Юля выдернула руку, вскочив с кровати. Это стало последней каплей. О каком понимании может идти речь, когда собственная мать, словно с другой планеты. Софья Ивановна вскинула на неё изумленные глаза, не понимая, что так подействовало на дочь.

— Не устраивает, мам! — повысила голос, заметавшись по комнате. Боже, а ведь это только начало, впереди ещё разговор с мужем.

— Я не понимаю…

— Я терпеть не могу, когда мной пытаются манипулировать и навязывают чужое мнение. Так понятно?

— Юля, я не узнаю тебя! Ты… ты сама на себя не похожа.

Она тоже себя не узнавала. Такое ощущение, словно спала долгие годы и вдруг проснулась. И что самое страшное, не с кем поговорить, не с кем поделиться. Каждый так и норовит обвинить в чем-то.

Не обращая внимания на поврежденную губу, по привычке прикусила мягкую плоть и приглушенно застонала от боли.

Родительница тяжело поднялась с кровати и, не сказав и слова, заковыляла к двери.

— Мама… — позвала её Юля, борясь с подступившими слезами. Да будь оно всё проклято! Почему она не хочет стать на её сторону?

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — произнесла она, взявшись за дверную ручку. — Я не вправе заставить тебя рожать или во всем повиноваться, но прежде чем внести в семью раскол, подумай хорошенько о Саше.

Юля ошарашено уставилась на закрывшуюся дверь, не смея сделать вдох. Это какой-то сюр. Ущипните её кто-нибудь, потому как нереально, просто невозможно вот так взять и за один вечер рухнут на самое дно.

Глеб застал её в том же состоянии, что и оставила мать: взвинченном, растревоженном. Диалог с родительницей был лишь малой репетицией того, что предстояло пережить с мужем. Умом понимала, что придраться к ней не за что, а вот сердце содрогалось от малейшего колебания воздуха в её сторону.

Закрыв за собой дверь, Глеб устало привалился спиной к лакированной поверхности и как ни странно, опустил голову. То ли прятал разукрашенное лицо, то ли просто не хотел смотреть на неё.