Запрет на безумие

Ключ-карта подошел идеально, замок бесшумно открылся, однако стояло створке отвориться, как из черной дверь превратилась в реальную серую, и намека не оставив о желтых очертаниях.

Ролан сделал шаг в невесомость: казалось, вошел в виртуальный мир, в котором чернота поддерживалась столбами света, а пол выступал в роли зеркала, которое отражало цветное линейное строительство. Отражало над полом и под ним, правда, в ином, искаженном виде, поскольку планировки нижних помещений отличалась от планировок помещений верхних.

Ролан огляделся, шагая к зеленым прямоугольникам, и тогда увидел свет…

Пробиваясь из десятков цветастых линий – десятков наложенных друг на друга линий – едва заметно подрагивал огонек. Будто огонек свечи. Но чем ближе Ролан к нему становился, чем скорее к нему приближался, тем отчетливее тот трансформировался в полноценное, немеркнущее пламя – в силуэт человеческого тела. Именно, посольку во мраке окружения вырисовывались не только контуры комнат, но и фигуры находящихся в них людей – яркие светящиеся массы, переливающиеся различными оттенками, которые разнились в зависимости от темперамента и индивидуальных особенностей каждого. Это были «точки» человеческих тел.

На одних участках «точек» было больше, на других – их было меньше, а на иных местах они и вовсе отсутствовали.

Ну, а где-то, внизу и вдалеке, за сотнями красных, зеленых и синих, мелькала особая, которую Ролан распознал при первом же мимолетном взгляде…

За «зеленой» дверью оказалась лестница, в основании лестницы – длинный коридор. А там – снова двери, много – много дверей, одну из которых он взволнованно открыл. Вошел. Застыл…

Дверь с щелчком притворилась.

Это было не то, что ожидал увидеть Ролан. Нет, совсем, абсолютно не то.

Что угодно, но не прутья. Что угодно, но не решетки, которые тянулись по белесым параллелям стен.

Он неспешно спустился по ступеням, не отрывая глаз от золотистого комка. Ролан шел медленно, непозволительно медленно, но в какой-то момент совершил кульбит.

Казалось, кровь ударила в голову, и Ролан рванул к пугающей камере: без связных мыслей, под грохот сердца, он лишь смотрел на искры света…

Он остановился лицом к белым прутьям. Прошептал слова – прутья почернели, виртуальность обернулась реальностью, и окружение тотчас вернуло плотность. А значит, сакра на полу танцпола, в виде наложенных друг на друга прямоугольников, обратилась в прах…

Изъятый у догмара ключ к замку от камеры не подошел – пришлось снова воззвать к силе ferus, которая поддерживалась мощью и «нейтральностью» Дея.

Решетка отворилась, и петли скрипнули, однако Брина даже не шевельнулась. Так и лежала, свернувшись калачиком, отвернувшись лицом к бетонной стене.

Он переступил порог и нахмурился: внутри камеры стоял дурный запах. Тот самый тревожащий запах, что преследовал его во снах.

Ролан подошел, остановился. Ролан смотрел.

Брина была одета в ту же кофту, в которой он видел ее в последний раз – это первое, на что обратил внимание Ролан. А затем на ноги: на колени, прижатые к животу и обхваченные нижней кромкой перепачканной кофты, на отсутствие обуви, на грязные ступни, на потемневшие от разводов икры.

У ног валялось несвежее одеяло.

Взгляд устремился к голове: к тусклым волосам, до безобразья спутанным, к закрытому руками лицу…

– Брина…– Голос дрогнул.

Прочистив горло, он опустился на корточки.

– Брина, – повторил Ролан громче, однако Брина никак не отреагировала.

Ролан отвел от лица темные пряди. Затем, приподнявшись, коснулся тонкого запястья в стремлении отвести от лица и руку.

Рука поддалась. Ушла беспрепятственно в сторону, открывая стянутые кожей кости и смиренно закрытые глаза.

Она исхудала. Страшно исхудала.

– Брина…– позвал снова Ролан, с осторожностью касаясь бледного лица. – Ну же, посмотри на меня. – Он попытался обратить ее лицом к себе.

Брина горела. Брина пылала словно железо, выкованное в кузнице.

Ролан дотронулся до горячего лба, и тут она внезапно отмахнулась.

– Прекрати,…– сказала невнятно и отвернула от него лицо. – Я не буду, не хочу…Не трогай меня… не трогай…

– Брина, это я. – Он схватил ее «гуляющие» руки. – Это Ролан, Брина. Открой глаза…

Она продолжала беспокойно елозить.

– Мы уйдем отсюда, я заберу тебя…

– Ну, не трогай, – вдруг захныкала Брина, и сквозь щелки глаз просочились слезы. – Я не хочу есть, не хочу…

– Взгляни же на меня.

Не взглянула. Вместо этого, прорычав «Отойди», она вонзила ему в руки ногти – острые, наполовину поломанные ногти. – Уйди!

А ведь ему было больно!

Он перехватил ее хрупкие руки, когда увидел: на тонких, с проступающими венами запястьях следы – синяки.

Пресекая попытки сопротивления, Ролан отвел ее руки в стороны, желая опровергнуть свои предположения.

Не опроверг: у локтей руки были также испещрены синяками – жетовато-красными, фиалетово-синими. А еще он увидел точки. Те самые, которые оставались от игл…

– Мне больно, – бормотала Брина, – отпусти…

С участившимся дыханием и пульсом, он задрал ей рукав едва ли не до шеи, затем и кофту на животе приподнял – то же самое: сплошные синяки.