Запрет на безумие

И вот он, его величество страх, опутывающий разум удушающими сетями. Угнетение, мешающее думать, отключающее логику и полностью дезориентирующее. Ролан ничего не понимал: что, зачем, почему. Он знал лишь одно: Брины рядом нет, и ему было плохо. Ни это ли есть сумасшествие?

В ту ночь Ролан не спал, вспоминая, до мельчайших подробностей воссоздавая детали интимной близости: мягкость душистой кожи, кошачий блеск глаз, надрывные стоны, горячее дыхание. Как Брина прижималась к нему, желая вобрать в себя больше, и как отстранялась, в попытках глотнуть воздуха. Она была такой податливой.

Стоило себя отпустить, как Ролан ощутил такое единение, которого не испытывал никогда и ни с кем. Он осознал, отчетливо и ясно, как пробудилось второе «Я», как скрытый ferus поднял голову, что Ролан едва его усмирил, сумев кое-как устоять на ногах.

Произошедшее походило на взрыв, нет, землетрясение его устоев, порождавшее цунами – цунами чувств и ярчайших эмоций. С каждой волной опасность оказаться под стихией возрастала, но, несмотря на риск, оторваться от Брины не мог. Не хотел и не должен был, потому понимал, что полное поглощение неизбежно. Смещение пород произошло, Ролан по-другому воспринимал действительность, и теперь оставалось лишь ждать момента полного слияния со стихией. И Ролан ждал, он к нему стремился. А когда момент подошел, когда волна, знаменующая фееричный конец – конец его прошлой одинокой жизни, наконец-то, над Роланом возвысилась, намереваясь накрыть его с головой, Ролан получил удар, настолько мощный, настолько обескураживающий, который заставил посмотреть на Брину совершенно другими глазами.

Он был повергнут окончательно. Его поглотили чувств – теплоты, волнения, страсти и трепета, радости и страха потери. А перед глазами, эпизодами короткометражного фильма, проплывали картины будущего: его будущей жизни с той, которая находилась рядом с ним. Ролан прозревал, неторопливо, но осознавал, что она и есть то самое светлое, которое он не искал, но в глубине души хранил как прообраз желаемого. А теперь отыскав и идентифицировав «своим», просто терялся. Однако знал наверняка – не только в мечтах, но и в жизни Брина должна принадлежать ему. Только ему.

Мысли путались, он пытался в них разобраться. И была среди них особая. Та, что лейтмотивом звучала в подсознании все то время, что он общался с Бриной. Даже не мысль – некое знание, которое Ролан упорно отвергал, не улавливая того послания, которое оно несло. Уловил теперь. То была тяга к Брине. Притяжение, мгновенно возникшее и медленно растившее обороты. С первого дня знакомства инстинкты Ролана пришли в боевую готовность: показали зубы, распустили коготки, давая понять, кто для него является объектом притязаний.

И такие чувства пугали. Такая ответственность страшила. Но не более того, как пугало исчезновение Брины.

С тех дьявольских пор, как не дозвонился до Брины раз, Ролан безотрывно висел на телефоне, все еще хранившем женский запах – трубку она не брала. К середине следующего дня Ролану казалось, Брина отсутствует вечность. Где она, почему не приходит, так много времени прошло, а ее все нет. До вечера не вытерпел – отправился за ней в гостиницу. С необъяснимым беспокойством простоял у стойки, пока человек по базе данных пробивал информацию о заселении – надо же, Ролан даже не знал ее полного имени. Однако ответа, который прозвучал, услышать никак не ожидал: такой постоялицы нет. «Нет, нет, нет…».

Внутри шевельнулось что-то неприятное – предчувствие неизбежно-плохого.

Ролан не верил, не хотел принимать, такой ответ его попросту не устраивал. Как так нет? Брина сама называла адрес, рассказывала о причинах проживания в гостинице, на его глазах заходила в двери – в эти чертовы стеклянные двери! Куда же она делась?

Он потребовал посмотреть повторно, настойчиво так потребовал, только к его величайшему изумлению ответ не поменялся: Брина здесь не жила, но что интересно – единожды снимала номер на ночь.

Ролан обогнул неудобную стойку и, оттеснив консьержа в сторону, сам полез в компьютер. В записях говорилось, что Брина ночевала здесь в ту самую ночь, когда он довез ее «до временного дома». На этом связь Брины с гостиницей обрывалась.

Консьерж продолжал негодовать, возмущаясь хамским поведением Ролана. Под сбивчивые, взволнованные речи он грозился вызвать полицию, тогда как к Ролану уже направлялась охрана в количестве один человек. Ролан не выдержал: притянув близстоящего за шкирку, приказал ему заткнуться – с помощью нетривиальных телепатических методов – мужчина затих. Та же участь постигла охранника, на подходе что-то ему кричавшего. А затем, внимательно и сосредоточенно, он продолжил смотреть на одну и ту же запись, которую, должно быть, перечитал сотню раз.

Брина переночевала в гостинице однажды. Тогда где проводила остальные ночи? И почему лгала? А она лгала, сомнений не оставалось…

Здесь Ролан понял, на какие сильные, разъедающие душу негативные эмоции был способен. Он чувствовал себя обманутым, он познавал свой пылкий темперамент.