Запрет на любовь

По мере того, как Марсель приближается, сильнее стискиваю пальцами бокал.

Чего он от меня хочет? Чего добивается, в конце-концов?! Игнорировал ведь столько времени, а теперь что?

Сердце тарабанит о рёбра. В ушах гулко пульсирует. Тело — сплошной оголенный нерв.

Вот он подходит.

Останавливается напротив и, прожигая взглядом, зло произносит:

— Пошли.

— Что?

Сперва даже теряюсь от этого повелительного тона.

— Танцевать, говорю, пошли, — раздражённо поясняет сквозь зубы.

Танцевать?

ТАНЦЕВАТЬ???

— Нет, — отвечаю незамедлительно, стараясь сохранить показательное спокойствие.

— Нет, — убито повторяет Марсель, и глаза его мгновенно темнеют от гнева.

— Я… Имениннику обещала.

Прости, Боже! Клянусь, это первое, что приходит на ум. Если б знала, чем кончится моя затея, ни за что бы этого не сказала. А пока…

Поднимаюсь.

Ставлю бокал на столик и, предчувствуя надвигающийся армагеддец, просто даю дёру оттуда.

Колотит аж.

«Танцевать, говорю, пошли».

Кто так приглашает?

Идиот!

С чего решил, что вообще имеет на это право? После всего…

Пересекаю гостиную уверенной походкой от бедра.

Вижу Пашу и хватаюсь за него, как за спасательный круг. В прямом и переносном смысле.

— Ты танцевать хотел, — поясняю сумбурно, пока парень соображает, что к чему. — Идём?

Растерянно моргает под прицелом взглядов друзей. Смотрит на Ромасенко, едва заметно отрицательно качнувшего головой.

— Паш…

Глазами мольбу транслирую.

— Идём, — Горький, поколебавшись пару секунд, всё же соглашается. Если бы отказал, сквозь землю от стыда провалилась бы. Сама ведь по сути пригласила.

Перемещаемся ближе к диско-шару. Останавливаемся.

Позволяю обнять себя за талию.

Пока начинаем медленно качаться в танце, восстанавливаю дыхание и слушаю текст песни.

Навсегда запомню Тебя, твои глаза и плечи

Навсегда запомню Тебя, твоя улыбка лечит,

Навсегда запомню Тебя, иду к Тебе навстречу,

Навсегда запомню, не ожидала, что…

В сердце бахнули стрелы

Я хочу, чтоб они мимо меня пролетели^[30]

— Джугели, мне, конечно, льстит твоё внимание, но может разъяснишь, в чём дело?

— Мне нужно немного времени, — выпаливаю я честно.

— Времени? Зачем? — хмурится, не понимая, что происходит.

Ответить не успеваю. Потому что к нам с Пашей подходит взвинченный до предела Марсель, который тут же вклинивается в пару и отодвигает от меня парня.

— Эй! — возмущённо на него смотрю.

— С тобой позже разберусь. Отошла, — бросает сквозь зубы.

Впадаю в ступор, услышав это.

— Абрамыч, чё такое?

Паша пытается спокойно разрулить ситуацию, но, похоже, тихо-мирно выйти из неё уже не выйдет.

— Ты мне объясни, «друг», — почти выплёвывает это слово, толкая его в грудь.

— Не заводись, лады? Тут гости, — Горький призывает товарища к здравому смыслу, но какой там!

— Плевать мне на твоих гостей. Какого икса ты опять с ней танцуешь? — выпаливает ядовито.

— Тебя это не касается! — сердито восклицаю, однако Марсель меня как будто не слышит. Продолжает надвигаться на Пашу.

— Сначала в школе подкатил, теперь это. Чё за херня?

— Подкатил? — Паша выгибает бровь.

— А как эту дичь ещё назвать?

— Ты давай предъявы кидай обоснованно, — хмуро отзывается брюнет.

— Я щас обосную, — кивает Абрамов, в следующую секунду на него бросаясь.

— Стой! — пытаюсь схватить его за футболку, но ткань выскальзывает из пальцев.

Что тут начинается… Кошмар!

Сперва Марсель бьёт Пашу. Затем Паша, разозлившись, тоже бьёт его по лицу.

— Перестаньте! — пытаюсь перекричать музыку.

А эти двое… Они остервенело дерутся. Катаются по полу и поочерёдно дубасят друг друга. У обоих ведь дури с лихвой.

— Марсель!

Хочу вмешаться, но Ромасенко хватает меня сзади, не позволяя осуществить задуманное.

— Отпусти! — отчаянно вырываюсь, пока Максим оттаскивает назад.

— Не лезь, Джугели! Наделала делов итак уже.

— Марсель, прекрати! — ору во всё горло.

Мне так страшно! Я и представить не могла, что он посмеет устроить нечто подобное здесь, на дне рождения собственного друга.

— Помогите, ребят! — слышу взволнованный голос Филатовой.

— Разнимите их, пожалуйста! — молю со слезами на глазах, и под конец песни это, к счастью, происходит. На помощь приходят Петров, Свободный, Котов и Чижов.

Денис тащит Абрамова к выходу из гостиной. Последние двое остаются с Горьким.

— Угомонилась, мать твою!

— Отстань от меня!

Наступаю Ромасенко шпилькой на ногу и под аккомпанемент отборной нецензурной брани получаю долгожданную свободу.

Протискиваюсь сквозь толпу.

Вижу, что именинник сидит на полу, прижимая ладонь к носу.

У него кровь…

Господи! Всё из-за меня! Это я виновата!

Филатова даёт ему платок. Чижов наклоняется. Что-то спрашивает.