Запретная королева

Он стоял, не шевелясь, а мое вышеупомянутое сердце уже, казалось, безжалостно колотилось где-то в горле.

– Почему вы молчите?

– Потому что вы вдовствующая королева. Вы были женой короля Генриха, и этот брак был воплощением могущества и пленительного блеска. И мне, вашему слуге, не подобает…

– Хотите, я расскажу вам подробнее о своем пленительно блестящем браке? – перебила я его.

И я рассказала. Рассказала обо всем том, о чем не говорила никому и никогда, кроме самой себя, и что осознала гораздо позже.

– Я встретилась с Генрихом в королевском шатре – и мгновенно прониклась к нему благоговением. Да и кто бы перед ним устоял? Такой выдающийся, блистательный человек хочет взять в жены меня, младшую дочь французского короля. Генрих завоевал мое расположение, произнеся именно те слова, которые хочет слышать каждая юная невеста. Когда мы с ним познакомились, он был добр, участлив, по-рыцарски галантен – впрочем, и потом, разумеется, тоже. – Как трудно, оказывается, было все это объяснить. – Но понимаете, это было лишь внешнее проявление, парадный фасад. Мое расположение Генриху было вовсе не нужно, но он добился его, потому что хотел заполучить мое приданое. Он весьма серьезно относился к своему долгу. И к тому, как все выглядит со стороны. – Я усмехнулась с легкой печалью.

– Он хорошо с вами обращался, миледи?

К своему ужасу, я чувствовала, как к горлу подступает удушливый комок эмоций, но остановиться уже не могла.

– Разумеется, хорошо. Генрих всегда относился к женщинам уважительно и куртуазно, как они того и заслуживали. Но он не любил меня. Будучи юной и наивной, я думала, что он по-своему любит меня, но это было не так. Генриху нужна была лишь моя королевская кровь, чтобы объединить короны и взять Францию под свой контроль.

– Но это ведь цена, миледи, которую должны заплатить все знатные дамы, разве нет? – Тюдор поднял руку, словно хотел дотянуться до меня через разделявшее нас пространство; нежные, сочувственные нотки в его голосе подрывали мою решимость контролировать свои эмоции. – Они выходят замуж по расчету, ради высокого статуса и власти…

– Да, конечно, это так. Но поначалу я была чересчур простодушна, чтобы поверить этому. – В моей памяти возникли гнетущие печали первого замужества, и я облекла чувства в слова. – Генрих никогда не был жесток со мной, если только не считать жестокостью полное пренебрежение. Но ему было все равно. И знаете, что причиняло мне самую сильную боль? Стремительно угасая в последние дни своей жизни, уже зная, что смерть вот-вот заберет его, он даже не подумал послать за своей женой. Не счел нужным попрощаться со мной или хотя бы дать мне шанс с ним проститься. Не знаю только, зачем я вам все это рассказываю…

Нахмурившись, я опустила взгляд на свои сплетенные пальцы, уже побелевшие от напряжения.

– Я думала, что любила Генриха, но это чувство было построено на девичьих мечтах, и мой муж его разрушил. Оно походило на зерно, засыхающее и умирающее без живительной влаги. Генрих не дал мне ничего, что помогло бы моей любви дать ростки, – вот она и погибла. Я тогда была очень юной… – Я подняла глаза на своего невозмутимого распорядителя. – Видите ли, я не такая уж сильная. И мне пришлось копить силу постепенно.

– Мне очень жаль, миледи, – пробормотал Тюдор, не сводя с меня глаз. – Я ничего не знал.

– Вы и не должны были знать. Надеюсь, я хорошо это скрывала. И сейчас рассказываю вам об этом, чтобы вы поняли: в моем браке не было никакого блеска и чарующей силы. – Его лицо выражало сочувствие, и при виде этого мои глаза тут же наполнились слезами, но я быстро вытерла их ладонью, твердо решив не позволить себе отступить. – Понимаете, моя смелость тут же исчезает, когда я чувствую себя нелюбимой, нежеланной. Когда не вижу тропы, по которой мне идти, когда понимаю, что окружена зарослями чертополоха и колючего кустарника, царапающего и ранящего меня своими шипами. Но сегодня я нашла в себе смелость сказать вам об этом. Сказать, что в моем сердце происходит то же, что и в вашем. И я хочу того же, чего и вы.

Оуэн Тюдор медленно шагнул обратно и, остановившись передо мной, снова взял меня за руку, но уже совсем не как слуга. Я подумала, что так ведет себя мужчина с желанной женщиной, ведь затем он перевернул мою ладонь и нежно поцеловал ее в самую середину. В этом поцелуе не было и намека на прежнюю холодность.

– Может оказаться так, что госпожа будет сожалеть о своем желании до конца дней, – предупредил Тюдор.

– Но как ей об этом узнать, если она не позволит себе попробовать желание на вкус и насладиться им?

– Наверное, слуга все-таки ошибался, обвиняя свою госпожу в излишней робости.

– Да, думаю, ошибался.

Наши пальцы переплелись; Тюдор пристально смотрел на меня, и яркий свет из окон галереи, озарявший нас, почему-то совсем не отражался в его темных бездонных глазах.

– А хватит ли у вас отваги, Екатерина, ухватиться за то, чего вы желаете? – спросил он.

– Да, Оуэн, – сказала я. – Отваги у меня достаточно.

– Так вы бы пошли со мной? В комнату с запирающейся дверью?

– Да. А вы бы меня туда пригласили?