Запретная королева

– Тогда расскажите о своей семье, – продолжала я. – О моей вы знаете все. Поведайте мне о своих валлийских предках.

Вопрос был направлен на то, чтобы загасить слабые проблески его самоуверенности. Но Оуэн не поддался.

– Это все равно что искать мясо в пироге, испеченном во время Великого поста! Оставим это, Екатерина, – прошептал он. – Все это не важно. И не имеет к нам никакого отношения.

Мне не удалось также узнать хоть что-нибудь о его жизни до появления при дворе Генриха. Тогда я сдалась и полностью погрузилась в ощущение текущего момента, отдавшись радости; но был еще один вопрос, который я, вопреки доводам разума, считала необходимым задать. Но сначала я положила ладонь Оуэну на грудь – там, где стучало его сердце.

– Вы ведь не любили Эдмунда Бофорта, верно?

Злобный призрак моего бывшего поклонника незримо витал между нами, и я чувствовала, что должна изгнать его, даже если Оуэн осудит меня за необъективность. Я вспомнила презрительное выражение, появившееся на его лице, когда я упомянула об Эдмунде в прошлый раз; тогда я не поняла причину. Словно почувствовав мое волнение, Оуэн перекатился на бок и притянул меня к себе так, чтобы можно было заглянуть мне в глаза. Его ответ удивил меня своей беспристрастностью.

– Это человек большого ума и способностей, с громким именем и богатым наследством. Думаю, он станет великим политиком, отличным солдатом и гордостью Англии. – Его руки обняли меня чуть крепче. – Да, я ненавидел его. Потому что, заметив вашу уязвимость, он увидел в этом выгоду и устроил осаду.

Прижатая к его груди, я повернула лицо к Оуэну.

– Простите меня.

Он прижал меня еще крепче.

– Я ни в чем вас не виню.

– Зато я себя виню. Мне следовало вовремя разглядеть, что он собой представляет, чего добивается. Ведь меня не раз об этом предупреждали…

– Вы просто потеряли голову.

Я хотела было возразить, но Оуэн закрыл мне рот поцелуем.

– Откуда вам было знать? Бофорт способен обольстить даже зажаренного речного карпа, лежащего на блюде вкупе с гарниром и соусом. – Он немного помолчал. – На меня его чары не действовали. Зато они действовали на вас, ngoleuni fy mywyd.

Его губы снова закрыли мне рот; мужское тело опять требовало моей покорности, и я охотно ему повиновалась.

Мы больше ни разу не говорили об Эдмунде Бофорте. Этот человек перестал быть частью моей жизни и никогда уже в нее не вернулся.

– А когда вы меня полюбили? – спросила я; наверное, это интересует любую женщину, впервые обуреваемую столь сильными чувствами.

– Как только присоединился к вашей свите. Я уже не могу вспомнить времена, когда не любил вас.

Находясь в полудреме, мы оба понимали, что минуты, которые нам удалось урвать, чтобы побыть вместе, неминуемо подходят к концу. Приближение финального вечернего богослужения, входившего в ежедневную рутину Виндзорского дворца, призвало нас из светлой идиллии в реальность.

– Почему я об этом не знала? – снова спросила я, силясь вспомнить Оуэна в те дни, вскоре после смерти Генриха.

Его губы мягко прижались к моим волосам на виске.

– Вы тогда скорбели. Разве могли вы обратить внимание на какого-то слугу?

Я поднялась на локте, чтобы видеть его лицо.

– И тем не менее вы согласились смиренно служить мне, даже зная, что я вас не замечаю.

Улыбка Оуэна была такой же горькой, как и последующие слова.

– Смиренно? Никоим образом. Иногда мне хотелось закричать о своей любви с крепостной стены или торжественно объявить о ней прямо на помосте у вашего стола, поднося вам заздравную чашу. Но у моей любви не было будущего – по крайней мере, я так думал. Я просто был рядом, чтобы повиноваться вашим приказам и…

Я остановила Оуэна, приложив пальцы к его губам.

– Мне стыдно, – прошептала я.

Однако его поцелуй смыл стыд с моей души.

Я сияла, ступая легкой походкой и слушая, как поет мое сердце. Оуэн называл меня светом своей жизни. Прежде я и представить себе не могла столь ослепительного счастья.

– Похоже, благодаря ему вы довольны, миледи, – осторожно заметила Беатрис.

– Да. – Я не стала делать вид, будто не понимаю, что она имеет в виду. – А что, уже поползли сплетни?

– Нет.

Каждый день я горячо благодарила Пресвятую Деву Марию за Ее безмерную доброту, с нетерпением дожидаясь момента, когда Оуэн задует свечу и мы с ним снова окажемся в собственном мире, который не был ни английским, ни французским, ни валлийским.

– Какое будущее нас ожидает? – спросила я однажды утром; двор еще не проснулся; Оуэн при свете единственной свечи напряженно сражался с туникой и шоссами, тихо поругивая одежду, которая отказывалась его слушаться.

– Не знаю. Я не обладаю даром предвидения. – Надевая в полумраке пояс, он бросил взгляд на постель, где я лежала на смятых простынях, но, заметив страх в моих глазах, оставил в покое пряжку и присел на край кровати. – Мы с вами будем жить сегодняшним днем. Это все, что у нас есть, и этого достаточно.

– Вы правы. Этого достаточно.

– Я приду к вам, как только смогу.