Для меня и нашего еще неродившегося ребенка это был рискованный план – столь открыто представлять Оуэна широкой публике, тогда как со дня женитьбы мы всеми силами старались оставаться в тени. Но я решила воспользоваться возможностью, обнаружив, что женщина на сносях может быть чрезвычайно убедительной. Слегка отклонившись от намеченного курса, чтобы навестить Юного Генриха, я наконец предстала со своим обращением перед собранием Королевского совета в великолепном зале Вестминстерского дворца.
– Милорды, мы попросили выслушать нас, для того чтобы устранить одну весьма серьезную несправедливость, – заявила я.
Справа от меня, держа в руках шляпу и перчатки, стоял Оуэн, прекрасно владевший собой. Слева трясся отец Бенедикт, судорожно сжимая непослушными пальцами написанный им документ. Члены Королевского совета взирали на нас пустыми бесстрастными взглядами, повергавшими меня в дрожь.
Собрание это выглядело несколько иначе, чем в прошлый раз, когда мы стояли перед ним: лица были вполне узнаваемы, хотя возраст и оставил на них неизгладимый след, – как будто рассматриваешь хорошо знакомый гобелен, поблекший от времени и выгоревший на солнце. Глостер, Уорик, кучка епископов… Они проявили снисхождение к моему интересному положению, и на этот раз я приняла приглашение присесть на предложенный мне табурет. Время родов было очень близко, и я не могла позволить себе разговаривать с членами Совета стоя. Да и права выбора мне не оставили: как только я сообщила о цели нашего прихода, на плечо мне легла тяжелая рука Оуэна.
– Теперь я буду представлять наше дело, Екатерина, ведь на кону стоит моя честь, – настоятельно произнес он перед входом в зал заседаний.
– Я знаю…
– Нет, не знаете. Вас вообще здесь быть не должно.
– Давайте не будем опять об этом спорить.
– Спорить мы не будем, вы просто сделаете так, как я вам сказал.
Итак, я села, а Оуэн смело бросил вызов дракону правосудия в его логове. Высокий и стройный, широкие плечи расправлены, на шее золотая цепь – но не цепь дворцового распорядителя, а богатое украшение, подчеркивавшее его статус и благородно сиявшее дорогими сапфирами, которые размерами и оттенком напоминали крупные спелые ягоды терна. Оуэн поначалу высмеял мое намерение нарядить его подобным образом, но я денег не пожалела, и теперь он, франтовато приосанясь, позволил себе неторопливо окинуть испытующим взглядом тех, в чьих руках находилось его будущее. Мне подумалось: интересно, а что сейчас происходит под этим строго контролируемым фасадом? Сможет ли Оуэн произвести на членов Совета должное впечатление, заставить их поступить вопреки устоявшимся правилам? Выглядел мой муж потрясающе. А мне оставалось лишь слушать и молиться за него.
И вот Оуэн начал свою речь. Говорил он спокойно, уважительным тоном, но его голос звучал очень уверенно. Мы тщательно спланировали его выступление.
– Милорды. Два года назад мы с вдовствующей королевой уже были здесь по вашему требованию, чтобы представить доказательства легитимности нашего брака. Вы видели свидетельство. У нас двое детей, родившихся совершенно законно, под могущественным покровительством Святой Церкви. – Тут мой муж почтительно поклонился в сторону епископов ФитцХью и Моргана. – Вскоре появится на свет наш третий ребенок. Однако из-за моего валлийского происхождения и требования автономности для моего народа под предводительством Оуайна Глиндура я не являюсь свободным человеком. Я прошу принять в отношении меня справедливое решение. Почему моих наследников также ущемляют в правах? Неужели вы обречете детей вдовствующей королевы на гонения как потомков человека, гордящегося своей валлийской кровью? Я говорю это потому, милорды, что ради поддержания достоинства вдовствующей королевы и ее детей мне должны быть пожалованы права и свободы, которыми пользуются англичане, находящиеся в этом зале.
Пока Оуэн переводил дыхание, я напряженно всматривалась в лица членов Совета. Они внимательно слушали моего мужа, однако это, конечно, еще не означало, что они с ним согласятся. Все зависело от их решения. На кону стояло то, как дальше сложится наше с ним совместное будущее. Отказ – и мы будем обречены вечно жить в страхе нападения и предательства. Или даже безвременной смерти. Успех – и тогда…
Я не хотела пока что об этом думать. Я мысленно потянулась к возлюбленному, открыв навстречу ему любовь и поддержку, которые были в моей душе; и я знала, что Оуэн почувствовал это, потому что он вдруг слегка напрягся и искоса взглянул на меня.
– Тот факт, что вдовствующая королева замужем за человеком, лишенным прав за преступление, которого он не совершал, унижает ее монаршее достоинство. Как и то, что ее сыновья, сводные братья короля Англии, вынуждены мириться с тем, что их отец перед законом враг государства. Я не совершал никаких преступлений. Не сделал ничего дурного. Под началом сэра Уолтера Хангерфорда я верой и правдой служил нашему доблестному королю Генриху во Франции. И тем не менее меня до сих пор карают за мятеж, в котором я не участвовал.