Запретная королева

Поначалу я не обращала внимания на симптомы, скрывая их как от Оуэна, так и от самой себя, ведь они появлялись мимолетно и быстро проходили; я говорила себе, что это лишь нарастающее беспокойство, порожденное дурным настроением: приближалась зима с холодными серыми днями и пронизывающими ветрами. Со мной и прежде такое случалось, не стоит тревожиться понапрасну.

Но иногда, когда я просыпалась поутру, мне не сразу удавалось зацепиться за реальность и понять, где я нахожусь и чего от меня ожидают. Бывали дни, когда я рассеянно сидела, ничего не видя перед собой, без единой мысли в голове, ориентируясь в том, как долго я нахожусь в таком состоянии, лишь по движению солнца за окном и теней на полу.

Я чувствовала тяжесть и напряжение в груди, как будто чья-то сильная рука медленно стягивала сдавливающую ее веревку, пока в конце концов не начинала бояться, что задохнусь.

А потом все проходило, сознание мое как по щелчку возвращалось в реальность, я забывала о том, что меня беспокоило, и о моем недавнем состоянии напоминали лишь смутные проблески знакомой боли где-то за глазами, появлявшейся все чаще. Я обо всем забывала, делая вид, что все в порядке. Мы с Оуэном любили друг друга, катались верхом, танцевали и всячески наслаждались ничем не омрачаемой свободой, которую обрели столь чудесным образом. Подобные ощущения я испытывала вскоре после зачатия Эдмунда. И хотя тогда я была напугана и ожидала худшего, в конце концов все прошло. Так почему так не может быть и на этот раз?

Наши дети весело резвились на зеленой травке у реки, а я за ними наблюдала.

И тут на меня вновь накатило умопомрачение. Я не могла бы сказать, сколько это длилось. Минуты? Часы? Чувствуя приближение приступа, я оставила детей на попечение Джоан и Алисы и, уйдя к себе в комнату, легла на кровать, сославшись на усталость и женские недомогания, как делала прежде, чтобы избежать лишних вопросов. Правду знала только Гилье, но она держала язык за зубами.

Я справилась с приступом.

Но что же я скрывала на самом деле? В моем сознании ширилась пустота, громадный кратер, до самых краев заполненный беспросветным туманом. В те часы, когда это на меня накатывало, я не знала, что происходит вокруг. Это могло быть черное необъятное облако или же подкрадывающийся нарастающий ужас; так поднимается вода в реке после затяжных ливней – постепенно, все выше и выше. Мои руки, казалось, больше мне не принадлежали. Они меня не слушались. Губы стали ледяными, и я не могла внятно говорить. Слуги и члены моей семьи казались мне бестелесными призраками, возникающими из непроницаемой пелены тумана. Должно быть, все это время я ела, спала, одевалась. Но говорила ли я? Выходила ли из своей комнаты? Я не могла бы этого сказать.

Знал ли о моих страданиях Оуэн? Он, конечно, о чем-то догадывался, хотя последнее время часто бывал в отъезде, занятый делами. Да и как он мог ни о чем не знать, если я все больше и больше отдалялась от него и нашего мирка? Мой муж, как и я, ничего не говорил, но я знала, что он за мной наблюдает. Наверное, это он велел Гилье тщательно обо мне заботиться, потому что теперь она не отходила от меня ни на шаг.

– Вы в порядке? – спрашивал Оуэн меня всякий раз при встрече.

Безобидный, казалось бы, вопрос, но я замечала тревогу в его хмуром взгляде.

Я улыбалась мужу, касалась его руки, и туман рассеивался.

– Со мной все хорошо, любимый мой.

А когда он увлекал меня в постель, я забывала обо всем на свете, полностью отдаваясь любви – нашей с ним тайне, которая оживала, едва я оказывалась в его объятиях. Я прогоняла все свои страхи: что толку склоняться перед ними сейчас? Вскоре они все равно меня накроют.

Алиса все видела, но связывала мою отрешенную рассеянность и усилившуюся неуклюжесть с последней беременностью. И когда я выронила дорогой кубок и осколки цветного стекла разлетелись по полу и усыпали мои юбки и туфли, она лишь успокаивающе похлопала меня по руке и принялась вытирать остатки вина, а я беспомощно заплакала.

Четыре ребенка за четыре года, говорила мне Алиса. Что же удивительного в том, что порой я чувствую усталость, что мое тело не такое сильное, как хотелось бы, а реакции замедленные? Алиса поила меня своим универсальным средством от всех болезней, целебной травой, буквицей лекарственной во всевозможных формах – в виде толченого корня, отвара розовых цветков или смеси с болотной мятой, разбавленной вином, – пока этот горький вкус не стал для меня невыносимым.

– Вам полезно, – настаивала Алиса. – Для пищеварения. От болей. Помогает также при солнечном ударе. И от падучей болезни.