Запретная королева

Мои провалы в сознании тревожили ее, но это была не падучая болезнь, не эпилепсия. Я принимала все эти снадобья – мне очень хотелось, чтобы буквица и в самом деле меня излечила, – но мысленно все чаще возвращалась к отцу и его существованию, оторванному от действительности. К отцу, который иногда не мог вспомнить собственного имени и лиц жены и детей, который мог внезапно прийти в бешенство: однажды он, обезумев, бегал по дворцу с пикой, разя и убивая несчастных, которые попадались ему на пути либо пытались остановить его для его же блага.

Я старалась прогонять эти воспоминания, но безуспешно. Они невольно проникали в мое сознание и в конце концов заставили признать, что слуги моего отца были для него скорее надзирателями. А также охраной, защищавшей и его самого, и других, поскольку он становился все более и более оторванным от реальности; в конце концов его пришлось изолировать.

– Выпейте еще вот это, – настаивала Алиса.

И я пила. Потому что готова была ухватиться за соломинку.

Иногда моему отцу казалось, будто его тело сделано из стекла и разобьется вдребезги, если к нему прикоснуться. Тогда он забивался в угол комнаты и, пронзительно крича, никого к себе не подпускал. Неужели такая участь ожидала и меня? Или же чудодейственная буквица все-таки способна меня излечить? Мне ужасно хотелось в это верить. И я горячо молилась, чтобы во мне не проявилось пугающее безумие моего отца.

Я не рассказывала Оуэну о подоплеке своих страхов. Догадывался ли он? Трудно сказать. Он позволял мне подолгу оставаться одной и относился ко мне с великим вниманием и заботой. Возможно, он и сам скрывал свой страх – и я не имела ничего против, потому что, если бы он признался мне в этом, тяжесть ситуации стала бы для меня слишком реальной.

А что будет, когда я больше не смогу притворяться? Я много думала об этом, прижимаясь щекой к удобному углублению на плече мужа, когда его грудь мерно вздымалась и опускалась во сне. Наступит день, и я больше не смогу скрывать свое состояние. И что тогда?

Я вспомнила, что мы с сестрой насмехались над своим отцом, но в то же время боялись его. Будут ли и мои дети надо мной смеяться, в ужасе разбегаясь врассыпную?

Да поможет мне Господь! Я продолжала молиться, чтобы безумие не коснулось моего рассудка.

Эпилог

Дела идут на лад.

Я чувствую себя хорошо и четко осознаю происходящее, но понимаю, что это ненадолго. Я ощущаю это с каждым дыханием.

– Мы рады видеть вас в добром здравии, миледи, – говорит мой новый дворцовый распорядитель, человек, заменивший Оуэна в его должности. – Мы волновались за вас.

Возможно, он не так внимательно следит за своими словами, как следовало бы, потому что больше никто не говорит об этом, как будто, замалчивая проблему, ее можно устранить, но я благодарна ему за доброжелательность. Это напоминает мне о том, что я вызываю интерес у окружающих, и я молюсь, чтобы не стать для них бременем. Я не буду им помехой, не утащу Оуэна в пучину отчаяния, где он не сможет дотянуться до меня, а я до него. Пришло время сделать шаг, о котором я непрерывно думаю уже несколько месяцев.

Но муж читает мои мысли.

– Не покидайте меня, Екатерина, – как будто почувствовав мои намерения, шепчет он мне на ухо, когда мы лежим с ним в это последнее утро. – Мы провели вместе так мало времени… Всего шесть лет…

– Любовь моя. – Я целую его в губы. – Этого мне хватило, чтобы подарить вам троих прекрасных сыновей.

У меня сжимает горло, и я не называю вслух имени нашей дочери. Она умерла, оставив нас на первом же году своей хрупкой младенческой жизни. Эту сердечную боль невозможно унять, но я улыбаюсь в объятиях возлюбленного и прячу лицо в его волосах. Какой же он у меня красивый! Как я его люблю! Этот человек открыл мне, какой может быть любовь между мужчиной и женщиной, бесконечно доверяющими друг другу.

Я мягко провожу руками по тонкой коже его лица, разглаживаю темные брови, расчесываю пальцами восхитительные волосы. Я касаюсь его хорошо очерченных губ, прямого носа, прижимаюсь губами к его рту. Мне необходимо зафиксировать в сознании эти любимые черты, чтобы они не стерлись из памяти.

– Останьтесь, Екатерина. Я буду с вами.

Его голос теперь звучит настойчивее, руки сжимают меня крепче. Значит, он все знает.

– Я боюсь, – признаюсь я.

– Не стóит. Я люблю вас больше жизни. И не позволю, чтобы с вами случилось что-нибудь плохое.

– Но я не могу это остановить. Как вы, мой любимый, встанете лицом к приближающейся буре и потребуете, чтобы она рассеялась? Как вы разгоните ветры, которые разрушат все, что есть у нас с вами?

– Останьтесь со мной, – продолжает настаивать Оуэн; губы у него теплые и убедительные. – И с нашими детьми.

И я позволяю ему уговорить себя еще на один короткий день. Его любовь пьянит меня, будто крепкое вино. Конечно, он защитит и спасет меня.

– Я останусь, – обещаю я.

Его рот очень требователен, его тело овладевает мной с прежней энергией, он окутывает меня своей любовью.