Запретная любовь

Китаевы посоветовали Марте сменить пароход, а то изучение немецкого языка всей командой, когда-нибудь да привлечет внимание органов. Да и садиться Марте на пароход надо не здесь, а в другом месте, иначе, в случае провала, заберут и их. Лучше ей сплавиться на карбазах до Олекминска, а уж там ее подберет судно.

Китаев договорился и с лоцманом карбазов, и с капитаном Карепановым, с которым в молодости ходил на одном пароходе. Но каково же было удивление Марты, когда на пароходе она застала Фатиму, похудевшую, без обычной улыбки на веселом лице. Фатима, увидев Марту, обрадовалась:

– Селись ко мне, я в каюте одна, народу не хватает.

– Почему от Григорьева ушла?

Фатима сразу погрустнела:

– Дудкин, скотина, рассказал моему, что я все эти годы с Лукьяненко. Бить меня Миша не стал, но запил. А ведь непьющий был. Весной велел мне переводиться на другой пароход. Забудет меня Лукьяненко, заведет себе кралю.

Про немецкий Фатима больше не вспоминала, все разговоры ее были о Лукьяненко, в каком году она с ним встретилась, как у них все началось… И как она теперь будет жить:

– Я с Васей навигацию помилуюсь, потом зиму легче переносить, да и к мужу по другому относилась, что не говори, виновата.

Но скоро Фатиме пришлось плакать по иному поводу, по приходу в Якутск ее ждала трагическая новость – погиб муж, в пьяной драке ударили ножом…

Фатима после похорон мужа ревела ревом:

– Как я жить-то буду без него? Оставил меня мой ненаглядный…

И Марта вспомнила слова тети Любы.

После вахты Фатима лежала в каюте, отвернувшись к переборке, и неясно было, спит она или нет. Несколько раз Марта заставала ее плачущей:

– Какого мужика погубила, какого мужика. Мне бы радоваться, муж с войны живой пришел, руки, ноги целы, а я с Лукьяненко продолжала миловаться. Миша ко мне с лаской, а я кобенюсь. Вот бог меня и покарал. Все, счастье мое кончилось. Аллес капут.

А Марта, как и в прошлую навигацию, обрела некоторое спокойствие, что не говори, но у Китаевых каждый лай Боцмана отдавался в сердце страхом. Оставаясь одна в каюте, доставала заветный листочек с контуром пальчиков сына и, целуя, представляла их будущую встречу…

Но возле Ленских столбов их обогнал пассажирский пароход, на палубе, среди любующихся столбами, стоял Еремин. Он возвращался с семинара клубных работников. Переведя взгляд на буксирный пароход с караваном порожних барж, Еремин заметил на верхней палубе знакомую прихрамывающую фигуру. Марта! Но она утонула. Наверное, это женщина просто похожа на нее. Чтоб быть уверенным в этом, Еремин попросил у мужчины бинокль, и удивился – Марта!

Еремин ничего не имел против Марты, наоборот, после спектакля, имевшего такой оглушительный успех, он считал ее настоящей актрисой, но долг, гражданский долг советского человека, обязывал его сообщить о Марте органам.

Марту арестовали, когда они подошли к Мухтуе. С баркаса, перегородившего путь, люди в форме госбезопасности приказали остановиться, и рулевой, по команде капитана, прибежал на нос отдать якорь. А Марта пожалела, что не увезла Семена к матери весной.

– Что им надо? – заинтересованно спросила Фатима у рулевого.

Но ответила ей Марта:

– Это за мной.

– Так ты… диверсантка? – вытаращила глаза Фатима, отступая от Марты.

– Да, хотела пароход взорвать, да не успела, – попробовала пошутить Марта, но еще больше напугала Фатиму.

– Взорвать? Ты хотела нас взорвать?

– Да пошутила я. Нас с Поволжья депортировали, за то, что мы немцы. Работала в лесоучастке сучкорубом.

– И сбежала? – кажется начала верить Марте Фатима.

– За мужем гнались с госбезопасности, я была в положении, думала, начнут бить, потеряю ребенка. И мы с Ганей в ледоход, уплыли на льдине…

– Так ты замужем?

– Да.

– И одежду покупала сыну?

– Да, Семену.

– Так почему не сказала правду? Я что, на доносчицу похожу? Эх, ты!

– Не хотела тебя впутывать. Это опасно. Тебя и так будут допрашивать, мы же с тобой в одной каюте жили.

– Я не боюсь. Может, тебе спрятаться? Скажем, нет такой.

– Они точно знают, что я здесь. Кто-то донес.

С рубки спустился капитан, по тому, как он не мог непослушными пальцами застегнуть верхнюю пуговицу кителя, Марта поняла, как он волнуется. И Марте было до слез жаль, что этот добрый, пожилой человек, может пострадать из-за нее.

С баркаса на борт парохода взошел младший лейтенант и с ним двое рядовых:

– Кто капитан?

– Я, – наконец-то застегнул пуговицу Корепанов.

– По нашим данным, у вас на борту находится беглая спецпереселенка Марта Франц.

– С такой фамилией у нас в экипаже человека нет.

– Ну, это само собой. Постройте людей.

– Я Марта Франц, – выступила вперед Марта.

– Добегалась? Иди, собирай вещички. Сидоров, сопроводи. А нам, товарищ капитан, надо побеседовать.

– Прошу в каюту.

На первый же вопрос, почему принял человека без документов, Корепанов развел руками:

– У них, у деревенских, какой документ? А у нас людей не хватает, каждый человек дорог. Женщина она работящая. Может, разрешите ей доработать до конца навигации?

– Марта Франц – преступница. И будет осуждена. Она попала к вам на борт в Якутске?