Мой разговор с психотерапевтом снова и снова прокручивается у меня в голове, когда я выхожу из высотного здания в центре Манхэттена, на теплый летний воздух. Выходя, я вдыхаю его полной грудью несмотря на то, что здесь сильно пахнет потными телами, уличным мусором, жарящимися хот-догами и другой уличной едой, потому что я все равно предпочитаю его больничному запаху кабинетов с кондиционированным воздухом.
Я знаю, что сказал бы по этому поводу мой психотерапевт. Она бы сказала, что многочасовой перелет на грузовом самолете из России в Нью-Йорк, набитом другими перепуганными, плачущими женщинами, за которым последовали дни, проведенные на складе в ожидании моей продажи неизвестному мужчине, заставил меня с подозрением относиться к замкнутым пространствам. Она бы сказала, что мое желание чаще бывать на улице несмотря на то, что меня буквально подобрали на улице, проистекает из тех дней заточения, которые привели к той единственной ночи, которая навсегда изменила мою жизнь.
Иногда я думаю, что худшее во всем этом не только в том, что мой единственный опыт с мужчиной, мой первый раз, был вынужденным, но и в том, что это было с кем-то настолько совершенно и донельзя глупым. Человеком, который думал несмотря на то, что он был никем, что он может украсть у такого человека, как Виктор Андреев.
Я засовываю руки в карманы джинсов, ускоряя шаг, пока иду по улице к своему любимому кафе. Катерина настаивает, чтобы я брала отгул на весь день в те дни, когда у меня назначены сеансы терапии, конечно, у одного из самых востребованных в Нью-Йорке психотерапевта, а может, и во всей стране, и все это оплачивает Виктор. Человек, который когда-то был моим похитителем, а теперь стал моим работодателем.
Моему психотерапевту нравится говорить много гадостей о Викторе, но она более чем счастлива брать у него деньги.
Из-за этих плановых выходных я составила небольшой распорядок дня в дни моей терапии. Мои встречи обычно назначаются на утро, а после я иду в кофейню в нескольких кварталах отсюда и беру кофе с выпечкой. Я сажусь в одно из мягких бархатных кресел у окна, смотрю на проходящих мимо людей и размышляю.
Моя жизнь стала намного лучше, чем была, во многих отношениях. В России я была приемным ребенком, который вырос вне системы, попрошайничая на улицах. Я проводила ночи в приюте, где мне повезло, что я не лишилась девственности насильно задолго до того, как мужчина со светлыми волосами и пронзительными голубыми глазами подошел ко мне на улице и спросил, хочу ли я получить шанс изменить свою жизнь. Я проводила свои дни голодной, испуганной, неуверенной в том, что принесут мне следующие часы и как я смогу выпутаться из ситуации, в которую, казалось, загнала меня жизнь.
Конечно, я была в ужасе, когда руки в черных перчатках схватили меня сзади, когда блондин заговорил со мной, и меня затащили на склад, затем в самолетный ангар, и втиснули в самолет. Я не знала, зачем меня забирают и куда. Даже когда блондин подошел ко мне в ангаре, прикоснулся к моим рыжеватым волосам и миниатюрному личику сказав с улыбкой:
— Виктор будет так доволен ценой, которую за тебя дадут, — я не до конца осознавала, к какой участи меня отправляют. Я только чувствовала, что это не может быть хуже того, что уже происходило со мной.
Конечно, я была неправа. Но в этом не было вины Виктора. И я всегда буду благодарна ему за то, что он позволил мне увидеть, как он пустил пулю в голову человеку, который причинил мне боль. Потому что его собственность была тронута. Не потому, что он заботился обо мне, как говорил мой психотерапевт в прошлом. Но я не совсем в это верю. При всех его моральных недостатках, я считаю, что Виктор был по-настоящему зол на то, что кто-то, кто работал на него, мог совершить что-то настолько жестокое, настолько извращенное.