Запретная зона

Сильные подбадривали слабых, которые едва ли знали, что такое политика, и хотели лишь вернуться к своему хозяйству. Заключенный священник читал вслух Библию и молитвы, заканчивая их словами: «Господи, зачем нас угнетают в нашей собственной стране? Разве плохо, Отец наш, когда человек просит отдать то, что когда-то дал взаймы?» — Kutadza here, baba, каnа munhu achireva chikwere ti chake?

Первые недели были особенно трудными. Всех мучила неизвестность: что с семьей, не выслали ли ее? Не начался ли в стране неожиданный террор? Не были ли белые хуже, чем можно предполагать? Не заняла ли южноафриканская армия страну и неужели Англия ни чего не могла сделать? Письма писать не разрешалось, получать тоже. С белым так никто не обходился, даже если он убийца.

Стенли познакомился с товарищами по бараку. Среди них священник, водитель автобуса, часовщик, ректор, учитель народной школы, владелец магазина, рабочие и крестьяне из резервации, но здесь не было никого из прислуги в домах белых. Никто из заключенных никогда не думал о политической карьере и о возможности быть посаженным в тюрьму. Они не мечтали стать ни святыми, ни мучениками. И их эта неволя обижала и унижала гораздо сильнее, чем активных политических деятелей.

На свидания начали приходить жены, дети, родственники. Африканцы-стражники тайком приносили газеты. Заключенным стало известно, что правительство не смогло найти обвинений, чтобы отдать их под суд, и поэтому стало срочно готовить новые законы. Они прочитали также заявление сэра Эдгара Уайтхеда, в котором большинство заключенных характеризовались как люди без определенных занятий, как потенциальные преступники. И они поняли, что общественность уже через какую-нибудь неделю после этого события забыла об их существовании, хотя законы, готовившиеся в связи с их арестом, вызвали большой переполох. Печатных списков заключенных не существовало, да пресса и не пыталась их получить. Если же на страницы газет и попало несколько имен, то лишь немногие европейцы обратили на них внимание — такова здесь пропасть между белыми и африканцами.

Чтобы вернуть заключенного на праведный путь, к каждому из них приставили одного африканца и четырех белых. Сменяя друг друга, они увещевали «заблудшего еретика», перечисляя различные благодеяния правительства. Цитируя, например, для Стенли высказывания сэра Роя, они убеждали его согласиться с тем, что для создания в стране благополучия нужно сначала добиться экономических успехов. На это Стенли заявил им: пока степень этих успехов будет определяться только одними белыми, экономические проблемы страны будут оставаться политическими.

Тогда на помощь пришел психолог с вопросником, и в конце концов заключенный вынужден был признать, что был околдован дьяволом. Раскаяние было первым шагом к свободе. Искусно разыграв признание, многие надеялись освободиться и начать все сначала. Но теперь они уже попадут под надзор тайной полиции, у которой длинная память: в феврале она навестила даже белых социалистов периода тридцатых годов и второй мировой войны, людей, которые давно уже отошли от политики и стали богатыми предпринимателями, — она это сделала для того, чтобы те не подумали, что их забыли.

Месяца через два Стенли и некоторые другие были выпущены на свободу. Их сочли безопасными и недостойными внимания закрытого трибунала. Автобус, на котором их увезли, сделал большой круг, прежде чем направиться в Хайфилд, — таким образом, никто не заметил, что они приехали прямо из Кентакки. Ни о причине своего ареста, ни о причине освобождения Стенли так никогда и не узнал. Конгресс был распущен, африканская оппозиция объявлена вне закона. Сэр Рой заявил: «Экстремистам, сторонникам крайних мер, которые несут всю ответственность за чрезвычайное положение в стране, вряд ли удастся прервать нашу работу по созданию настоящего партнерства между расами».

Я спросил жену Стенли, как она провела все это время. Первые пять дней она ничего не знала о муже. Потом в локации появился какой-то вежливый чиновник и сказал, что правительство позаботится о ней. Она стала получать по 30 крон в неделю, за что должна была восхвалять доброту правительства перед мужем, когда тот вернется.

Этих денег не хватало даже на оплату квартиры. Она хотела устроиться на работу, но не на кого было оставить ребенка. В конце концов она заболела. Так никто и не смог сказать ей, вернется ли Стенли раньше чем через пять лет.

Ее соседки находились в таком же положении. Многие из них уже давно не виделись с мужьями, ведь Кентакки находится в пятидесяти километрах от них. Одни не имели денег, чтобы поехать туда, другие не решались отпрашиваться с работы — ведь надо было объяснить причину. (Когда одна женщина из «Христианского движения» ходила по домам, многие боялись говорить о себе— они думали, что она из тайной полиции.)

Теперь Стенли вернулся, и жена весело хлопотала у плиты. Окно, разбитое полицией, так и не вставлено; не вернули ему и документов, конфискованных при обыске, — свидетельство об образовании, шоферские права и другие.