Запретная зона

На этой стадии легко заметить, как, скользя с одной темы на другую, голоса становятся все громче и напоминают всплески огромного чудовища, посаженного в мелководный пруд. Две-три дамы храбро улыбаются и изо всех сил стараются удержаться на своей теме, но тщетно. Что же случилось?

Помню голоса, изменившуюся атмосферу, хозяйку, которая начала сомневаться в необходимости кэрри, помню, как я сам и все остальные старались перекричать друг друга, приводя свои факты, подхваченные слухи и доводы.

Но о чем мы говорили? О смешанных браках или об абсолютном отсутствии у африканцев чувства благодарности к белым за то, что те не истребили их ни огнестрельным оружием, ни огненной водой, а, наоборот, бесплатно предоставили им все блага цивилизации?

Нет, это были разговоры о государственном проекте сделать футбольное поле для африканцев: рабочих и слуг, живущих в городе. Разве у черных без этого мало развлечений? Как же будут наши маленькие девочки ходить одни из школы? Ведь страшно будет пройти по улице! Цены на участки, конечно, упадут, и сюда уже не поедут благовоспитанные люди. Кто возглавит депутацию в правительство? Кто напишет письмо в «Таймс» и предостережет эмигрантов от приезда в страну? Кто решится заставить члена парламента из предместья поставить вопрос о перевыборах?

Взволнованный тон многих разговоров в Родезии чаще всего объясняется тем, что люди не замечают, как одинаково они смотрят на большинство проблем. Все любят спорить, но не имеют противников, и поэтому даже самые незначительные различия во взглядах раздуваются и даже отражаются на дружбе.

Конечно, этому способствует также разреженный высокогорный воздух — в стране, где нет освежающего моря.

Люди чувствуют себя здесь слегка опьяненными, и хотя они утверждают, что обеими ногами стоят на земле, на самом же деле они постоянно находятся в каком-то тумане непонятной для них действительности. Они считают, что весь мир должен быть потрясен теми несправедливостями, которые им приходится терпеть. Но мир идет другими путями, удаляясь от них.

Расходясь, мы похлопывали друг друга по спинам, растаптывали окурки на каменных ступеньках лестницы.

Кто-то никак не мог завести машину; кто-то, уговорив сначала одного подвезти себя в город, потом решил поехать с другим. Возбуждение долго не покидало нас, и мы заснули лишь тогда, когда солнце всходило над серовато-синими холмами.

Стенли — политический заключенный

Джошуа Мутсинги знал обо всем, что происходило в африканском мире. Однажды вечером он сказал мне, что правительство выпустило из Кентакки нескольких политических заключенных; их число сообщат позже, но имена так и останутся неизвестны. Среди освобожденных был его друг Стенли Самуриво. Джошуа уже послал ему письмо, в котором рассказал о нас.

— Поезжайте туда как можно раньше, — сказал он, передавая карту. — Сыщики, наверное, сторожат дом, но Стенли их узнает.

На следующее утро в половине шестого, когда весь «белый город» еще спал, мы выехали в Хайфилд. На лестнице дома Стенли сидели маленькие девочки; их курчавые волосы были старательно расчесаны и уложены волнами с помощью папильоток. Мужчины возились у велосипедов. Стенли пригласил нас в свой двухкомнатный домик.

Его жена стояла у печи, подкладывая в огонь ветки дерева мсаса и помешивая кашу из белых бобов. Один из друзей Стенли, в хорошо отутюженном коричневом костюме, в очках, пил чай с поджаренными хлебцами. Недалеко от дома сидели товарищи Стенли, около десяти человек, пришедшие поздравить его с возвращением и послушать о тюрьме, пребывание в которой в Южной Родезии стало неизбежной стадией в воспитании образованного африканца.

Кто-то подарил Стенли коричневого петуха. Африканец из Ньясаленда, обосновавшийся сейчас в Хайфилде, принес ему лекарства из трав.

Стенли — круглолицый тридцатилетний мужчина со щетинистыми усиками. Он совсем не выглядел надломленным, наоборот, казалось, что он возвратился не из тюрьмы, а из успешной экспедиции. Он был рад рассказать о своих переживаниях, ведь он надеялся, что иностранная пресса должна заинтересоваться тем, что происходит в тюрьмах Родезии.

Пресса же проявляла мало интереса. Только один я выразил желание поговорить с бывшим заключенным — и то по чистой случайности, так как все события держались в абсолютной тайне. Газеты Родезии молчали, а заграница была занята событиями в Алжире, Кении и традиционными жестокостями, происходившими в Южной Африке.