Запретная зона

Мой сын больше не похож на себя.
Маис ему больше не нравится.
Он говорит мне, своей матери:
Прежде, чем я умру,
Я хочу посмотреть Стейт Лоттери Холл.
Все люди сейчас изменились, ой-ой!
Где ж сыновья теперь наши с тобой?
Прощай, прощай!
Я лучше умру, ой-ой!

— Но ведь у них еще нет сыновей? — удивился я.

— Они подражают матерям, — объяснил Ной. — Сами-то они и не подумают заводить здесь сыновей.

Затем самые маленькие девочки, обняв друг друга за плечи, танцевали и напевали что-то, напоминавшее колыбельную в ритме джаза. Девочки постарше, украсив свои одноцветные платья желтыми цветами вокруг шеи и на груди, водили хоровод. Точно так же в бронзовый век танцевали девушки Скандинавии, празднуя окончание зимы и начало полевых работ, — обряд из далекого и непонятного каменного века, когда люди вырезали на надгробных камнях знаки солнца — это должно было принести удачу.

Танцы быстро сменялись песней, песни — игрой и разговорами. Наше присутствие не вызывало большого интереса, а вот машину рассматривали с любопытством. Взоры молодежи ясно говорили: возьмите нас с собой на фабрики к моторам, в магазины с самопишущими ручками и часами! Возьмите нас в город, где жизнь такая интересная!

Ведь простая жизнь в деревне возможна только тогда, когда земли там больше, чем людей, ее обрабатывающих. Кукуруза здесь редко вырастает в человеческий рост. Земля постоянно сухая, как в пустыне. Когда выпадают дожди, вода не впитывается почвой, а собирается в потоки и бежит между камнями, даже не смочив пыль, куда-то прочь.

Жизнь в деревне похожа на нескончаемую народную сказку Самолеты здесь пролетают низко, но даже они не привлекают взоров женщин, занятых у горшков с кашей. Африканское мелкое крестьянство сродни крестьянам всех стран и времен — консерватизм у них в крови, они скептически настроены ко всяким переменам, подозрительны к власти и бюрократии, довольны, когда их оставляют в покое. Оттого, что в ожидании дождя они постоянно смотрят на небо, на затылке у них образовались складки.

Они обрабатывают свои наделы и роют колодцы вблизи термитников — там вода ближе всего к поверхности.

На вышках — небольших площадках, стоящих на высоких столбах, — мужчины, вооружившись камнями, охраняют поля от павианов. Колодцы — обычное место встреч женщин, много времени они проводят над их черной бездной; так проходят годы, ничего не меняется.

Неподалеку от деревни шоссе, на котором иногда мелькают блестящие машины. В них те, кто богат и совсем не похож на здешних людей; время от времени в деревне рождается мальчик, которого охватывает тоска по этому другому миру. Дома бедно и скучно.

Деревенские женщины обычно обвиняют мать мальчика в том, что она родила такого сына: фи, мечтатель…

В год, когда наступает особенно сильная засуха, мальчик все бросает и отправляется в большой город. Когда много лет спустя он приезжает сюда, чтобы навестить свою старую, усталую мать, на нем уже настоящие брюки и белая рубашка; правда, ему не раз приходилось очень туго, но зато теперь он зарабатывает деньги, покупает одежду, ест чудесную пищу и видел такое, чего никто не видел. Тогда женщины уже не издеваются над ним, а собираются, чтобы послушать его рассказы.

Африка — это континент контрастов, простоты и зла. Но одновременно она настолько величественна и нетронута, что, кажется, все еще не выросла из народных сказок и преданий…

Белокожий мужчина стоит, прищурив от солнца глаза, со сдвинутой на лоб шляпой. Волосы у него рыжие, лицо и руки покрыты веснушками. Типичный альбинос. Когда мы поздоровались с ним, он спросил меня:

— Откуда вы, господин?

— Из Швеции.

— А, значит вы рыбак, — нисколько не удивившись, заявил он.

Больше мы не сказали друг другу ни слова. Но я его запомнил хорошо.

Наш переводчик, ради будущего изучавший по Библии члены предложения, хотел, чтобы мы навестили девяностолетнего старика. Он говорил, что старик помнил те времена, когда еще ни один отряд белых не пересекал гор. Тогда африканцы, подобно кораблям в безбрежном океане, могли свободно передвигаться по своей стране, еще не разделенной границами; и, несмотря на страх друг перед другом и перед силами природы, они чувствовали уверенность — ведь они знали, что у них есть родина и есть земля. Вот почему старик не одарил нас благодарным взглядом и не сказал нам ни слова. Он просто стоял с товарищами своей юности, морщинистые лица и неподвижные глаза которых делали их похожими на старых мудрых баранов.

Мы шли между хижинами и видели, как наш попутчик все с большим нетерпением ждал, пока мы подойдем к отдаленной деревне резервации, где жил его племянник.