Запретная зона

Северо-западный ветер играл песком, тяжелые слои неплодородной почвы оставались на месте, а легкая пыль летела своей дорогой между горами и холмами, чтобы затем осесть на Трансваальском плато. Я видел, как через дорогу перебежали какие-то фигуры, закрыв лица руками, за ними с любопытством следили павианы.

Воздух дышал полуденным зноем. Перед глиняной хижиной, опершись на мотыги, две женщины равнодушно наблюдали за странным человеком, возившимся у ящика… В ящике был телеграфный аппарат с перегоревшей батареей, который ему удалось унести с собой, возвращаясь из армии после войны. Как и девяностолетний старик, он, казалось, нисколько не считал нас своими «спасителями».

Не обращая внимания на нас, он продолжал телеграфировать. Возможно, он просто тренировался, чтобы не забыть своей профессии, но мне показалось, что в его поведении был иной смысл: на этом неизвестном для своих соплеменников языке, напоминавшем бой барабана, он обращался от их имени к тому, кто смог бы принять сигналы, расшифровать их и рассудить по справедливости. Может быть, он таким образом поддерживает связь с иным миром, умеющим отличать правду от лжи, или с помощью трудно расшифровываемого кода разговаривает с богом.

Разделенная земля

Мы побывали в Лунди, Чиби, Нданга, Саби и других резервациях.

Мировоззрение африканца неразрывно связано с землей. Бог дал человеку воздух, воду и землю. Земля никому не принадлежит, и ее нельзя купить, тем более за деньги. Люди возделывают землю, чтобы все были сыты. Можно иметь много жен, детей, скота, но земля принадлежит общине. Африканская земельная община была прочной, пока белые не подорвали чувство коллективизма, заменив его понятием частной собственности.

Любой африканский крестьянин знает, что такое за кон о земле, так называемый «ленд хасбендри акт». Он видел, как белые сначала ограничили земли, предоставляемые черным, а теперь завершают этот захват путем гак называемых реформ. Те, кто теперь правят страной, заявляют, что реформы необходимы якобы из-за перенаселения. Между тем, земли, выделенные для европейцев, остаются невозделанными.

Фермы белых у границ с резервацией обычно занимают несколько десятков гектаров. Одни фермы принадлежат владельцам, которые постоянно живут здесь, другие фермы являются собственностью «Де Беерс» или другой крупной южноафриканской компании, а бывает и гак, что владелец фермы — какой-нибудь английский коммерсант— наезжает сюда раз в пять лет только ради инспекции. Мы видели фермы, где была обработана лишь одна десятая часть земли, остальные же девять десятых с нарастающей быстротой покрывались джунглями и кустарниковыми зарослями, превращая гранитный песок пограничных участков резерваций в плодородную землю.

Европейцам принадлежат 48 миллионов акров (1 акр — 0,4 га), коренным жителям — 39 миллионов акров земли. Из 250 тысяч европейцев примерно 10 процентов — землевладельцы. Из 2,5 миллионов африканцев землевладельцы составляют свыше 80 процентов. В «европейских» областях возделано 1100 тысяч акров. В ноябре 1958 года сэр Эдгар Уайтхед заявил, что еще 307 тысяч африканцев должны быть готовы к тому, что станут землевладельцами в африканских областях. Но уже полгода спустя он рисовал, как я уже говорил, радужные перспективы для 60 миллионов человек, имея в виду будущих иммигрантов.

Африканцы говорили мне, что им нет дела до плугов, эрозии почвы, удобрений. Если участок африканца будет выглядеть так же хорошо, как участок белого соседа, последний решит, что разница между ними слишком мала, и отберет землю.

Можно убеждать их, что думать так — глупо. Но чему это поможет, если подобным образом с ними поступали настолько часто, что уничтожили у них всякое доверие. Официальная статистика сообщает, что в 1949–1956 годах 80 тысяч африканцев были переселены в «специально подготовленные для этого районы». Кроме того, 22 тысячи человек народности тонга были выселены из долины Замбези в связи с созданием Карибского водохранилища, не получив никакой компенсации.

После 1956 года осталось переселить еще 30 тысяч человек. Государство понимает, что этим племенам не хочется покидать то, что они называют своей родиной; племя тонга, например, прожило в своей долине восемьсот лет. В некоторых случаях при переселении государство надеется, говоря словами отчетов, на «доверчивое послушание этого терпеливого народа», в других оно вознаграждает лояльность племени тем, что откладывает переселение. Оно, очевидно, считает, что африканцы подвергаются тому, что может случиться с белыми лишь во время войны и оккупации.

Крестьянин больше привязан к своему родному дому, чем горожанин. Крестьянин кровно связан с землей, и когда его изгоняют из родных краев, то не только лишают его клочка малоплодородной земли, но и разрушают его привычки, традиции — все, что составляло основу его жизни. Карен Бликсен в своей книге «Африканская ферма» пишет об этом: «Постоянно лишать их всего, что они привыкли видеть и что надеялись увидеть, это все равно, что выколоть им глаза».