Запретная зона

Каждый из них хотел подойти к потрескавшейся лоске и написать несколько букв. Они едва могли спокойно усидеть на месте. Одной девочке нужно было написать «sky» — небо, но она сделала ошибку и написала «ski». Другая девочка бросилась вперед, чтобы исправить, но не смогла дотянуться до доски и чуть не расплакалась. Тогда длинноногий мальчик почувствовал, что может показать себя, стер букву «i» и под диктовку самой маленькой девочки написал «у».

Учитель был очень молод и серьезен, около него стоял ящик с камешками, на которых он учил ребят считать. Помещение пропитано запахом табака, маисовой каши и куриного помета. Дети здесь занимаются во второй половине дня, с трех до шести часов. С утра до двух часов дня они укладывают в пачки табачный лист и затем в виде вознаграждения им разрешается идти в школу. Даже «не умеющий хозяйничать» фермер получал таким образом деньги.

Когда мы уходили, дети стоя прощались по английски:

— Good-bye, sir! Good-bye, madam!

Когда побываешь в африканской школе, невозможно остаться равнодушным. Хочется, чтобы и ты сам, и другие научились этой детской радости и усердию, чтобы эти дети жили в стране, которая до неузнаваемости отличалась бы от той, в которой они живут сейчас.

Через табачные поля мы вернулись к стоявшей на пригорке белой фермерской усадьбе. Мы стали доверчивей друг к другу. Мимо жены и дочери хозяина, все так же сидевших на веранде, мы прошли в рабочий кабинет, чтобы выпить по стаканчику виски. Только здесь мы познакомились с настоящими интересами хозяина. Подобно всем одиноким людям, он был всезнайкой.

Каждый день один из его пяти слуг отправлялся на велосипеде на бойню и в почтовое отделение, расположенные в пятнадцати километрах от фермы. Из Солсбери на его имя приходили иностранные газеты и книги из магазина Кингстона и Шеферда. Он вырезал заметки о поступлениях в зоопарки мира, о строительстве новой плотины в Сибири или о сносе домов на площади Пиккадилли и даже о ценах на железнодорожные билеты по линии Булавайо — Лоренсу-Маркиш.

Он презирал невежество. Он жил в одиночестве где-то между Гвело и Умвума только потому, что не выносил белых людей, бездумно прожигавших жизнь в перенаселенном мире. Сквозь пыль от старых газет, накопленных в кабинете, он с сожалением взирал на своих близких.

Его интересовало буквально все:

Светятся ли звезды сами по себе, или лишь отражают солнечный свет? Сколько пород птиц на Ян-Майене? Почему Дрезден называется Дрезденом?

Мы обменялись обеспокоенным взглядом — да, он старался. Но не для этого мира; задавая вопросы, он смотрел на нас откуда-то издалека и словно говорил: о вашем существовании я забуду очень скоро. Вокруг его бессвязных знаний сами по себе росли кукуруза и табак, а жена и дочь мечтали об обществе и сетовали на несчастную судьбу, в которой их муж и отец видел триумф своей жизни. Мы выпили на прощание. Он взял со стола рекомендательное письмо от нашего американского друга из Каира:

— Вы можете воспользоваться им в другом месте.

— Но ведь на нем ваше имя!

— Здесь много Ричардсонов. Напишите только другие инициалы!

Он заставил нас взять письмо обратно. Казалось, он хотел закрыть дверь, которая раскрылась по ошибке. С письмом в руках мы вспомнили гоголевского Чичикова, разъезжавшего по русским имениям и встречавшего самый разный и необыкновенный прием.

Родезия была открыта для нас.

Встречи в Форт-Виктории

— О, я думал это Геоф! — воскликнул при виде меня владелец лавки. — Нет, наверное, он пропылил мимо…

Вошел африканец, чтобы купить бутылку пепси-колы и несколько сигарет. На нем были жокейская шапочка и темные очки. Когда он ушел, хозяин заметил из-за прилавка:

— Раньше они носили перья и маски дьявола и плясали вокруг костров у пещер и при затмениях. Что получил этот парень взамен всего этого? Кока-колу, сигаретные окурки, велосипед, который без конца ломается. Раньше он жил бы в Зимбабве.

Никто из нас не знает, что потерял, достигнув нынешней стадии цивилизации, хотел заметить я. Но вместо этого сказал, что африканец, быть может, и не носил бы перьев и не жил бы в Зимбабве. И тогда он, наверное, был бы таким же незаметным, как и теперь. Да если бы мы и жили во времена Римской империи, то еще неизвестно, были бы мы среди тех древних римлян, имена которых дошли до нас.

Потом мы зашли за продуктами в мясную лавку. Нас обслуживал очень приветливый молодой продавец. Но, увидев африканца, стоявшего за нами в очереди, он буквально зарычал:

— Чего спишь, кафр!

Африканец вздрогнул и от растерянности забыл, зачем пришел.

— Ну давай говори что тебе нужно! Не могу же я возиться с тобой целый день!

Привыкший сносить любые оскорбления белых, африканец вежливо попросил несколько колбасок. У молодого продавца был такой вид, словно он значительно вырос в наших и своих собственных глазах.