Запретная зона

Там, где когда-то жили люди, растет страмоний, дурман, бледное растение с дурным запахом, родственник картофеля. Достаточно притронуться к его листам, чтобы от тебя пахло целый день. Из семян этого растения изготовляют снотворное для тех, кто не в силах быть свидетелем превращения золотого века в век асбестовый.

А на берегу рек Шагаши и Лунди сидят черные рыболовы— они рвут на части негодные шины и вытаскивают из них полотняную основу, чтобы сплести из ниток сеть. Они бережно вытаскивают каждую ниточку и связывают одну с другой. Ни один вопрос не поставит их в тупик. Что такое солнце? — Остров в небе. А что такое Африка? — Остров на земле.

Около них притаилась мангуста, род ласки, со светло-коричневым мехом. Она легко приручается. Мангуста высматривает, чего бы съесть. Не подозревая ничего плохого, к ней приближается ядовитый, так называемый геометрический паук, черный и круглый, как пуговица на старомодном ботинке.

Вечер на плато

Один за другим с деревьев падают листья, и сразу же их место занимают новые — так на одних и тех же ветвях встречаются осень и весна. Мы видели это на разных деревьях: на момбо, кора которого хороша для веревок; мхенга, из которого в Африке делают ручки для кирок и мотыг; марулаце, из плодов которого белые делают соки и желе, а черные — пряные напитки.

Под колесами машины огромные, больше человеческой ступни, листья шуршат, будто мы едем по ржавому железу.

Я выхожу из машины и, пробравшись сквозь кустарник, усаживаюсь на жесткой траве. Передо мной, словно покрытая серо-зеленым брезентом, лежит спокойная степь, готовая выдержать любые испытания. Вглядываюсь в небо, надеясь увидеть птиц, но тщетно — ведь до вечера еще далеко. Все замерло в ожидании живительной прохлады; в воздухе — бледно-розовое марево от раскаленной земли.

В этих просторах чувствуешь себя одиноким, как в безбрежном океане. Такое чувство я испытывал в детстве, когда убегал от друзей и близких в лесную чащу, чтобы подумать, разгадать какую-то тайну. Люди, голоса, обязанности — все исчезает, остаются лишь загадочные зарубки на коре деревьев да таинственный шепот листвы. Здесь постигаешь значение слов: смерть, трава, облака.

И вдруг в этом одиночестве появляется жизнь: мимо проходит, чопорно вышагивая, птица-секретарь, часто встречающаяся в африканских степях. Всем своим видом она напоминает писаря начала XIX века в его единственном, уже изрядно потрепанном костюме. Но и она исчезает, близоруко поверив манящему горизонту; ее помет, словно фосфор, блестит на камне.

* * *

Ночные ласточки, запах гнилой древесины, еле слышное металлическое поскрипывание летучих мышей — кажется, будто никто не слышит этого, кроме тебя.

Вечерний туман окутывает землю — и сразу становится холодно. Над головой появляются стайки светящихся тропических жуков. Май — осенний месяц на плато — месяц их танца. Поймаешь одного такого, зажмешь в кулак и, приоткрыв большой палец, смотришь, как в темноте он зажигает свой маячок — слабый зеленый огонек. Всюду мигают эти печальные огоньки, бестелесные и безмолвные, как призраки.

Холмистая степь похожа на рельефную карту мира в школьном кабинете. Она коробится от вечернего ветра. Африканский можжевельник издает легкий запах хвои, колючие кусты колеблются в такт дыханию степи.

Причудливые нагромождения гранитных глыб напоминают остатки алтаря, воздвигнутого в честь неизвестного бога. При виде их вспоминаешь, что Африка — древнейший континент планеты. Горы здесь предшествовали жизни — в них нет окаменелых остатков живых существ. Но многие ученые полагают, что человек родился именно здесь, где был хороший климат и где ему не приходилось вести жестокую борьбу за существование.

Сверчки и цикады звонко стрекочут в темноте. Под кустом шевелится дикобраз, москитов мало, но какая-то муха оставляет на руке след в виде кровавой запятой, и я вдруг вспоминаю о свирепствующих здесь болезнях, но все обходится благополучно.

Ночь зеркально чистая, Африка словно переселилась в бездонную глубину неба. Древние, как мир, созвездия светят здесь так ярко, как они не светят в Швеции даже в январе Мы много раз тщетно пытались узнать их названия у здешних старожилов, никто не знал их. На севере у горизонта, ковшом вниз висит Большая Медведица.

Ветер затихает, успокаиваются тонкие длинные травинки, успокаиваешься и ты. Сам континент ни в чем не виноват. В этих краях я узнал новую поговорку: «Среди людей нет покоя; спокоен только лес».

Впечатления дня сглаживаются. Исчезают волшебные видения. На небе остаются лишь звезды, но свет их уже не режет глаза.

Гвело и его беспокойный заключенный

Один африканец в Гвело, которому мы должны были передать привет, обвинялся в том, что подбил толпу черных на оскорбление оратора от Федеральной партии. Сам же он утверждал, что прибыл на место происшествия слишком поздно, чтобы остановить толпу, и уж во всяком случае не мог быть зачинщиком.