Запретный город

выходило наружу открытых келий, но по обеим сторонам виднелись тяжелые,

окованные бронзой двери из тикового дерева. Конан подошел прямо к одной из

них, особенно богато украшенных резьбой и сверху увенчанных необычным

орнаментом из выпуклых прямоугольников. Киммериец присел рядом,

внимательно прислушиваясь, затем рискнул и мягко постучал в девять раз с

перерывом между каждой тройкой ударов.

Затем последовал момент напряженного молчания, а потом донесся топот

быстрых шагов по ковру, и, вдруг громко лязгнув, дверь открылась. В ней

появилась стройная фигурка, обрамленная мягким, падающим изнутри светом.

Красивое, стройное, полное жизни женское тело, которое, казалось, излучает

некую магнетическую силу самого Запретного Города Готхэна. Ее глаза искрились

ярче драгоценностей, полыхающих на повязке вокруг стройных бедер.

Несмотря на одежду местного скотовода на Конане, в глазах девушки

блеснула искра узнавания. Она накинулась на киммерийца, сжав его в крепких

объятиях смуглых и сильных, как стальная пружина рук.

— Конан! Я знала, что ты придешь!

Конан вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Быстрым взглядом он

убедился, что кроме них здесь никого не было. Толстые шерстяные ковры,

шелковые атласные диваны и шторы, являли разительный контраст с мрачным

уродством остальной части храма. Потом все его внимание было обращено к

женщине, стоящей перед ним с белыми руками, сложенными в жесте, самого

радостного триумфа.

— Как ты узнала, что я приду, Ясмина? — спросил киммериец.

— Ты никогда не покидал своих товарищей в беде, — ответила девушка.

— Кто же нуждается в помощи?

— Я!

— В конце концов, ты ведь богиня!

— Я же объяснила тебе все в письме! — застенчиво сказала она.

Конан покачал головой.

— Я не получал никакого письма.

— Тогда почему же ты пришел сюда? — спросила девушка, сбитая с толку.

— Долго рассказывать, — ответил он. — Объясни мне, в первую очередь, как

Ясмина, у ног которой лежало когда-то полмира, и который отвергла все от скуки,

дабы стать богиней в далекой стране, сейчас говорит о себе как о той, кто

нуждается в помощи?

— Отчаянно нуждаюсь, Конан.

53

Нервным движением руки девушка откинула темные волосы. В её глазах

виделась усталость и что-то другое, чего никогда раньше Конан не видел — тень

страха.

— У меня есть еда, которая будет нужнее тебе, чем мне, — сказала она,

садясь на диван, и деликатной ножкой подтолкнула к нему золотой столик, на

котором, на золотой посуде лежала жареная баранина, вареный рис и стоял

золотой кубок, наполненный вином.

Конан сел без слов и начал есть с огромным аппетитом. Он, казалось, был

совершенно не к месту в этой экзотической комнате в своем выцветшем кафтане с

широкими рукавами. Ясмина задумчиво наблюдала за ним, уперев подбородок в

ладонь с загадочным выражением темных глаз.

— Мир не лежал у моих ног, Конан, — наконец сказала она. — Но того, чем

я обладала, было достаточно, чтобы заставить меня чувствовать лишь дурноту.

Это было, как вино, утерявшее свой букет вкуса. Лесть для меня стала звучать как

оскорбления, а в клятвах мужчин я видела лишь одни и те же слова безо всякого

смысла. Пустые, вынужденные улыбки сводили меня с ума. Все эти люди с

бараньим выражением лица, движимые мыслями, также достойными лишь овец.

Все, кроме нескольких людей, таких, как ты, Конан, которые единственные в этом

стаде были волками. Я могла бы полюбить тебя, Конан, но в тебе есть что-то

дикое, твоя душа, словно острый меч, и я боялась бы тебя, и того, что поранюсь.

Конан не ответил и, наклонив золотой кубок, глотнул такое количество

крепкого вина, которое другого человека свалило бы с ног. Он уже пил это вино

однажды и знал его силу.

— Я стала княжной и женой визиря Гиркании, — продолжала принцесса с

горящими глазами. — Я думала, что познала всю подлость, обитающую в душе

человека. Оказалось, что мне до сих пор еще было много чему учиться. Он

оказался зверем. Я сбежала в Вендию, и мне удалось защититься от головорезов,

что собирались оттащить меня обратно к нему. Визирь до сих пор обещает много

золота для тех, кто доставит меня живьем к нему, чтобы быть в состоянии

замучить меня до смерти, и успокоить свою израненную гордость.

— Доходили ко мне слухи об этих делах — сказал Конан. Назойливая мысль

пришла ему в голову, а лицо его потемнело, и хотя выражение её лица не

изменилось, девушка почувствовала в нем какую-то неуловимо зловещую

перемену.

— Этот опыт переполнил чашу отвращения, что я почувствовала к жизни,

которую вела, — сказала задумчиво Ясмина. — Я припомнила себе, что мой отец,

прежде чем бежал, полюбив женщину из чужой страны, был жрецом в Готхэне. Я

вспомнила рассказы о Готхэне, что слышала от него в детстве, и у меня скопилось