Запретный лес

— Значимо, ежели поутру я покажу тебе надерганные красные перья, усомнишься ты, что то был петух из Чейсхоупа?

— Эй, ни в каковский Лес я идти не намерен… даж посередь бела дня.

— Прикажу, пойдешь, Рэб Прентис, ажно ежели мне лично волочить тебя туды придется… Во-вторых, надлежит, как говаривают священники, вот что. Зрите стеклянку? Нюхните, все трое. Ведомо вам, что это? Зовется оно анисовым маслом, я его у карлайлского коновала достал. Сдается мне, сего зелья отсель до Эмбро боле не сыскать. А вонь его не запамятуешь. Капните-ка себе на рукава, дабы наверняка запомнилось. Ежели мы трое отправимся утречком в Чейсхоуп и учуем, что от хозяйских штанов да рубахи несет таковским маслом, то опосля вы сможете присягнуть, что запах вам известный и что я, за ночь до того, давал вам его нюхнуть, а вы его на другой день паки учуяли.

Пастухи согласились и понюхали капли на рукавах.

— В-третьих, — продолжил Шиллинглоу, — надобно мне одежку на дурацкую поменять.

Он поднял с лавки брошенную вещь. Это был сшитый из оленьих шкур плащ, похожий на широкий кафтан. На голову фермер водрузил кожаную маску с прорезями для глаз. На собравшихся глядела грубой работы морда оленя с козлиными рогами на макушке.

— Чур нас! — вскрикнул Ричи, когда длинный и худой хозяин встал, высоко вознеся звероподобную голову. — Храни нас Бог, вы ж не пойдете в то проклятое место?

— И не сумлевайся, но намерения мои чисты, а судимы мы будем по помыслам, тебе про это и мистер Семпилл поведает. Гляньте ж на меня, дурни старые, нечего тута страшиться. Ночью я буду в Лесу, перво-наперво затаюсь в кустах, а как народ неистовствовать примется и очи их ослепнут, к ним выйду. Чую я, без красного кочета не обойдется, вот и желается мне пару перышек для памятки стянуть. И сдается мне, наш старый приятель Чейсхоуп тама будет, вот в знак дружбы я ему хвост и прижму, то бишь при первом случае плескану на него нашего маслица. Вы, оба два, внимайте и запоминайте. Опосля присягнете, что я молвил вам все это и что видали вы меня в таковском шутовском наряде тута, в Гриншиле. Надобно было рога оленьи прицепить, но пострашился я по кустам гоняться, вот старичку-козлику горемычному в Риверсло и выпало помереть.

С козлиными рогами фермер являл собой дикое зрелище, да и без них было в нем нечто грозное: он стоял, окутанный сумерками, перед двумя согбенными от трудов мужчинами, калекой и стариком с тяжким грузом прожитых лет за спиной, и Дэвиду чудилось, что исполнен он отчаянного и легкомысленного бесстрашия. Пастухи разрывались между верностью и ужасом, да и пастору приходилось собирать волю в кулак и следить, чтобы не дрожали колени. Но Риверсло, казалось, не ведал страха. Он так хитро спланировал дело, будто собирался поторговать овцами на ярмарке в Локерби, и теперь перед лицом опасности, перед коей отступили бы первейшие шотландские храбрецы, было ясно, что боится он меньше всех в этой компании.

— Видал я нынче утром над Лесом птиц-балаболок, — сказал Прентис, — три туды влетели, а возвернулася одна. Ой, недоброе то знамение!

— Придержи язык, ноешь, аки баба древляя, — оборвал его фермер. — Приметы для тех, кто в них верует, я ж глупыми птахами башку не забиваю…

— Было у меня давеча видение, — вставил свое слово Ричи. — Предстала предо мной вся святая земля Шотландская полем овсяным, белым, от края до края урожаем полнящимся, и токмо пасторат Вудили стоял не пахан и не сеян, а порос вереском да колючником. И вопрошал я, что сие есть за место, и ответствовал мне глас, что зовется оно Портовой Межой посередь благословенного поля Шотландии.

— Вельми верная заметка, Лес Чортова Межа и есть, но в наших силах вспахать ее и выжечь все, что мешает. Дайка, Ричи, пастору чего-нибудь пожевать.

Пастух достал овсяных лепешек, но Дэвид съел лишь маленький кусочек: с самого утра у него не было во рту маковой росинки, но в горле так пересохло, что глотал он с трудом. Однако выпил пинту пахты.

— Вам браги налить? — спросил пастух у Риверсло. — Сам я пиво не ставлю, но Рэб принес сосуд с хмельным, тот самый, что вы ему дали, когда он ягнят принимал.

— Я набрал водицы из родника. Никакого хмельного, ноне ночью да уподоблюсь Ионадаву, сыну Рехава[85]… Вы готовы, мистер Семпилл? Вам бы поспешать, надобно ж еще на дерево забраться. Мне же таковская спешка ни к чему, покуда Диявол на дуде не заиграет.

— Вы либо очень сильны в вере своей, либо очень смелы, — с восхищением произнес Дэвид.

— Не столь, сколь мне желается, — последовал ответ. — Покуда мы не разделились, не будет ли славно освятить наш путь молитвою?

Пастор помолился, и была молитва похожа на те, что он возносил Богу, закрывшись в своем кабинете. Это придало ему сил и успокоило Ричи и Рэба. А вот Риверсло простоял всю молитву без единого отклика, не выказывая особой набожности. Прежде чем прозвучало слово «аминь», он вновь надел козлорогую маску и уставился на появившуюся в небе луну. Затем принялся вращать свой посох так, что раздалось гудение.

Дэвид взял странного союзника за руку и пожал ее. Фермер заметил, что Дэвид дрожит.