Запретный лес

— Я и сам об этом раздумывал. Меня не было, когда дознаватель допрашивал ее, но присутствовавшие на пытке говорили, что он сам вкладывал слова в ее уста. Впрочем, это согласуется с тем, что творится в этом грязном деле повсеместно. Она была обречена, словно ее уже везли на костер… Но я выяснил еще кое-что. Наш сосед из Чейсхоупа — Царь-Диявол.

— Святые Небеса, это еще что такое?

— Можете сами повыведывать. Он жрец на шабаше, больше того, он и сам по себе вроде как Диявол. Вот поэтому вы видали, что в Лесу все ему кланялись и тыкались в него, как собаки. В Шотландии и до него были Цари-Дияволы. К примеру, при Якове Шестом это был Фрэнсис Стюарт, граф Ботвелл[123], эх, и славные у него имелись почитатели в Данбаре и у Басса.

— Но этот человек церковный старейшина! — воскликнул Дэвид. — Слова Писания не сходят с его уст, и не раз он обвинял меня в грехах.

— Такой вот он малый! И от лицемерия можно получать радость. И все же — все же! — зуб даю, Чейсхоуп не сомневается в чистоте своей души и верит, что сумеет свободно зайти в Рай с заднего двора. Эта ваша Церковь столь хитроумна в догматах, что человек может жиреть на собственных грехах, понося недостатки окружающих, ведь он избран, на него уже, как говорится, снизошла благодать и на Небесах заранее уготовано место. Сам я не разумею, как можно поклоняться одновременно Богу и Дьяволу, но есть и многие иные, что сделали это служение своей верой. У таких в одной верше Рай, а в другой — плотские соблазны: придет время помирать — они их отринут, не теряя уверенности, что то, что в первой верше, цело и невредимо. Чудное у них учение, и вряд ли я вник во все тонкости, но мне противно думать, что в это может верить честный человек, и хоть не раз меня пылко убеждали, что так оно и есть, у меня от такого мурашки по телу.

— Вы говорите не о христианской вере в избранность, а о ее извращенном варианте, — мрачно заметил Дэвид.

— Ну, нынче миром правит именно это ложное толкование. Церковь слишком широко распахнула пред грешниками врата благодати Господней, и все иные тропы к Престолу стали узки. Она изгнала простодушие, раскрыв объятия ханжеству, ведь природу человеческую не изменишь: ежели кто и объявит невинные радости грехом в глазах Божьих, люди радоваться не перестанут, но будут искать лазейки, сохраняя показное благочестие. Но заметьте, покуда удовольствие идет об руку с муками совести, оно перестает быть невинным. Достаточно капли чернил, дабы замутить чистую воду: вскоре человек начинает искать наслаждение покрепче. И вот люди, сидевшие пред вами на проповеди в кирке, уже отплясывают в Лесу, справляя языческие празднества, а человек, к коему прислушивается весь Пресвитерий, с головой погружается в такое нечестие, от коего даже простых солдат воротит. А все потому, что они в своем праве, как они это называют, у них нет сомнений в собственной богоизбранности. С чего бы им мучиться в раздумьях?

Марк улыбался, но по голосу было ясно, что он не шутит.

— Вы смеетесь, — вскричал Дэвид, — а вот я едва не рыдаю.

— Я смеюсь, дабы не начать проклинать. — Марк стал серьезен, в глазах замерцал огонь. — Говорю вам, Содом и Гоморра были меньшим кощунством пред Всемогущим, чем это сумасшедшее кальвинистское извращение, подрывающее основы и разлагающее души людские. Они видят себя святыми, а сами сидят в навозной куче с другими грешниками.

* * *

Дэвиду запретили проводить богослужения в кирке, но он оставался пастором при приходе и мог высказываться в любом ином месте. Каждое второе воскресение кафедру в Вудили занимал мистер Фордайс и, вопреки указаниям Пресвитерского совета, обедал в пасторском доме; по прочим воскресениям Дэвид проповедовал на церковном кладбище. Двадцать лет спустя, когда одряхлевшего мистера Фордайса перевели из Колдшо в другой приход, вся округа продолжала вспоминать эти службы под открытым небом…