Запретный лес

– Изгоняй его, отлучай, но кто ж мне детоньку мою вернет, павшую от заразы, посланной ему карою? – причитала чейсхоупская Джин. – Бабоньки, есть на то ответ? Да лучше б я ему обеими пятернями глотку разодрала.

– Радуйтеся, подруженьки, – сказала другая, – что Изобел Вейтч тута нету, а то б я глянула, чья глотка пострадала бы.

– Джонни Дау принес с верховья странные вести, – встряла третья. – Про девицу, с коей пастор в Лесу виделся, а мы-то ведаем, что та же девица с ним по домам в пору чумы хаживала. Те, что ее узрели, сказывают, лицом пригожа, таковских хорошуль поискать.

– Цыц, хвистульки, то была не девица. Не из плоти и крови. То была фея лесная, а еще болтают… – Женщина прошептала что-то на ухо соседке.

– Из Лесного она народца аль из каковского иного, – вслух возразила та, – но малютку Бенджи она мне на ноги поставила, так что я и слова супротив нее не вымолвлю. Детёнок до сей поры ее зовет, повидаться с раскрасавицей желает.

– Прикусите языки и дайте мне сказать. Джонни Дау говорит, что Пресвитерию всё стало ведомо, не фея то была, а человек живой. Сами-то как разумеете? Не иначе была то младая хозяйка из Калидона.

Женщины заохали, многие недоверчиво.

– И сие не конец. Идет молва, что они с пастором миловалися и была она его нареченной. То мистер Фордайс Пресвитерию поведал.

– Да где ж такое слыхано? Дабы Семпилл завел милку в Калидоне и в лэрды из пасторов метил? Девице-то точно замок перейдет, а у Семпилла своих денег куры не клюют, то всем ведомо.

– Ежели его отлучат, не видать ему того как своих ушей. Удерет из страны старому лэрду вослед, а нареченную с собой прихватит.

– И вы еще главного не слыхивали, – сказала та, что начала разговор. – Растрещалися, аки белобоки, слова не молвить… Девица-то померла, три дня как померла – зараза ее сгубила, и пастор с горя сам не свой. Джонни сказывает, сидел давеча в Аллерской кирке, бледный, аки мертвяк, смирный, аки детёнок, куды токмо его нахальство подевалося. Джонни померещилося, что он умишком тронулся.

Последовала тишина, и лишь Джин из-под Чейсхоупской усадьбы расхохоталась.

– Поделом им всем, особливо ему, – сказала она.

– Устыдися, женщина, – прервали ее. – Парень нагрешил, но он молод, а кара вельми сурова.

Толпа заволновалась при виде приближающихся священников. Старейшины поприветствовали их и провели в небольшую пристройку у восточной стены кирки, предназначенную для собраний Приходского совета. Паства, как полагается, проследовала внутрь кирки, и вскоре оттуда раздалось протяжное пение псалмов. Робб-звонарь остался ждать священнослужителей у единственной двери. Когда они появились, мистер Мёрхед был в полном облачении, но мистер Праудфут ограничился простой домотканой одеждой, ибо глядел свысока даже на предписанные наряды. Они тоже вошли, Робб прикрыл за ними и за собой дверь и оставил огромный ключ в замке.

Через церковные ворота неторопливо прошагал мрачный Амос Ритчи. Он не желал присоединяться к людям, пока те толпились во дворе, зная, что неосторожное слово может заставить его вспыхнуть и излить свой гнев на их головы. Он добрел до двери и хотел было войти внутрь, но торопливый цокот копыт на дороге заставил его остановиться. Всадник привязал лошадь к воротному столбу и направился к кирке. Амос узнал в нем Рисверсло.

– Я запозднился? – Шиллинглоу тяжело пыхтел. – Что тама в кирке деется?

– Запозднился, – с горечью ответил Амос. – Намедни осудили священника в Пресвитерии в Аллерском приходе да и отлучили от церкви, а Чейсхоупа праведником признали токмо из-за того, что ты супротив него присягать собирался. Нынче Мёрхед с Праудфутом возглашают, что пастора у нас нету.

– Обереги, Боже, – простонал Риверсло. – Я-то про то услыхал токмо накануне и, покуда сюда из Лэнема скакал, несколько лошадей сменил… Пастор-то где? Где мистер Семпилл?

– Господь его ведает. Я в дом к нему утречком заглянул, нету его. Как в Аллер отбыл, так и не появлялся… Да какая теперича разница? Имя горемыки запятнано, а Вудили лишился лучшего своего пастора, каковский токмо ходил по тутошним тропам… Сам-то войдешь?

– Войду, – мрачно откликнулся Риверсло. – Ежели я не могу быть помогой пастору, его супостатам заедино несдобровать. Вот нынче Чейсхоуп у нас попляшет.

Они проскользнули внутрь кирки и встали в темноте позади толпы. После псалмов и молитв мистер Мёрхед с кафедры зачитал решение Пресвитерского совета. Там seriatim[139] со всей запутанной многословностью, присущей юридическим документам, указывались проступки и преступления пастора. Суть решения была в самом конце: