Запруда из песка

– А когда же? – Брови Магазинера поползли вверх, а прищуренный правый глаз раскрылся так же широко, как и левый.

– Позже. Когда я проявлю неуступчивость и придется на меня надавить. Чем, спрашивается? Смерти я вовсе не жажду, но и не особенно боюсь. Значит, семья… особенно сын. Почему бы не шантажировать строптивца для пользы дела, а? Что для вас одна женщина и один ребенок, когда лишь в одной Джакарте вы убили миллионы?..

Проклятый темперамент! Хуже неизлечимой болезни. Я вдруг обнаружил, что уже не сижу, а стою, пытаясь нависнуть над Магазинером и толкая стол, мешающий мне это сделать. Еще десять секунд, и я окончательно потерял бы контроль над собой.

– А ну-ка сядьте, – совершенно другим голосом скомандовал мне Магазинер. – Сядьте, говорю. Налейте себе кофе. Мы в любом случае не тронем ни вашу жену, ни вашего сына, ни ваших родителей, ни друзей. Это то немногое, что я могу твердо обещать. Ваша нелояльность повлечет иные последствия – более печальные для нас, чем для вас. Нам нужны только добровольцы, несогласных мы не держим…

– Выпускаете с амнезией?

– Это решается коллективно. В конце концов, интересно вам и дальше быть Ломоносовым и работать с нами – давайте работать. Хочется остаться только Пяткиным – как угодно, это ваш выбор. Но я знаю, что вы выберете.

– Так уж и знаете?

– Знаю, – твердо сказал он. – Вы еще не забыли, кто я на самом деле? Ну так вот: я убежден, что вы примете нашу сторону даже в том случае, если я пообещаю выпустить вас отсюда с неповрежденной памятью. Все равно вы окажетесь среди нас. И никому не сболтнете о том, что видели и слышали.

– Неужели?

– Да.

– Значит, убеждены? Тогда пообещайте выпустить меня отсюда с неповрежденной памятью.

– Даю честное слово. Что дальше?

Я помолчал несколько секунд – прикидывал варианты.

– Ничего. Просто выведите меня из этой норы на воздух.

– Пойдемте. – Он грузно встал. Я тоже. – Только по туннелю вам придется топать пешком до самого выхода и дальше, ради вас я не стану вызывать транспорт. Не собьетесь, в туннелях везде указатели, а дальше колея выведет. Пропуск у вас при себе?

Я кивнул.

– Ну что же вы, Фрол Ионович?

Я медленно сел. Тогда и он опустил свою тушу на застонавший под ним стул. С ритуальными телодвижениями было покончено. Магазинер еще раз продемонстрировал, что знает, как обращаться со мной. Ну и пусть.

– Давайте-ка лучше о деле, – сказал я.

Он рассказал мне все. Может, где-то приврал, а где-то умолчал, но я не поймал его ни на лжи, ни на замалчивании важного. Так складно мог говорить человек, полностью уверовавший в правоту своего дела.

Или опытный в риторике.

Я прекрасно понимал, что до меня эти ребята обработали уже многих, опыт есть. Верить им? Наивно.

А не верить – значит отрицать очевидное, что довольно глупо.

Только угроза со стороны могущественной внешней силы могла заставить человека идти против своей природы. Такая – и более чем реальная – угроза была обеспечена.

Но одной угрозы мало. Войско Чингисхана разбежалось бы немедленно, держись его феноменальная дисциплина исключительно на казнях. Монгольский воин жил надеждой на военную добычу – и получал ее. Ради добычи стоило рискнуть согласиться и на казни за малейший проступок, и на коллективную ответственность. Грубая система, жестокая система, но система действенная.

Экипаж отличается от цивилизаций прошлого лишь тем, что служит космическому кораблю «Земля», а не своим прихотям и тем паче не горстке элиты. Обыкновенный человек может всю жизнь обрабатывать поле, снимать с него урожай, не истощив при этом почву, и передать поле детям в хорошем состоянии. Натура обыкновенного человека противится идее считать своим полем всю планету. Он и не считает. Лишь угроза наказания может заставить его сделать то, что при всей академической привлекательности ему крайне не по душе.

И тут он убеждается: новая система имеет свои плюсы, да еще какие! Дикому монголу нужна добыча, и он получает ее. Член Экипажа в награду за служение получает защиту от войн и преступников, еду и медицину для всех, чувство причастности к великому делу, возможность реализовать себя независимо от сословия и национальности, веру в то, что его дети не подсядут на иглу, и еще многое и многое. Он гордится человечеством и гордо несет голову. Пряник все-таки существует. И путь к нему указал кнут.

Без кнута вышел бы не пряник, а ядовитые карамельки, отнюдь не полезные для пищеварения. Многие им были бы рады, но многие – это еще не человечество.

– Да вы ведь сами прекрасно понимаете это, Фрол Ионович…

– Понимаю, – сказал я. – А теперь, если вас не затруднит, расскажите мне, в чем конкретный смысл импактов, хотя бы последних. С Мельбурном более или менее понятно: особое положение Австрало-Новозеландского отсека, эксклюзивные права на разработку месторождений на антарктическом шельфе… Я прав?