Заратустра говорил не так.

Не ждали греки вознаграждения за земные страдания и в загробной жизни, которая казалась им не жизнью, а каким-то унылым неполноценным существованием. В XI песни «Одиссеи» тень Ахиллеса жалуется Одиссею:

Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле,
Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный
Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать, мертвый.

Итак, с одной стороны – олимпийские боги, боги для счастливых, как их не без основания называют христиане (а много ли было счастливых в рабовладельческом мире?), а с другой – полная безысходность?

Отнюдь нет. Такое представление о религии античных греков будет поверхностным. У этой религии была вторая сторона, недостаточно изученная до сих пор.

«Религиозное развитие греческого общества, – говорит итальянский коммунист А.Донини, – характеризуется дуализмом культов «олимпийских» и «народных» богов» [А.Донини. Люди, идолы и боги. М., 1962, стр.127.]. Народными были хтонические боги – Деметра, богиня растительности, и Дионис, бог вина и виноделия. Этих богов выдвигал против олимпийских богов аристократии правивший в Афинах, опираясь на народные массы, тиран Писистрат (560-527 г. до н.э.), построивший храм Деметры в Элевсине и учредивший всенародные празднества Дионисия [В.С.Сергеев, цит.соч., стр.176.], а также тираны других городов – Периандр в Коринфе и Клисфен в Сикионе. Эти культы вносили в верования греков новые элементы. Например, в элевсинском культе мы находим совершенно необычную для греческой религии идею – веру в блаженство за гробом [С.А.Токарев, цит.соч., стр.465.]. Высокомерный итальянский барон Ю. Эвола смотрел на народную религию, разумеется, презрительно, сверху вниз. Он везде находил мифологический фон, сводившийся к «дуализму светлых, небесных божеств политического и героического мира и женских, материнских божеств «естественного» существования, любезных, прежде всего, плебейским слоям». «Символический культ мужественных небесных божеств света и высшего мира» он противопоставлял «темному царству Матерей и хтонических божеств» [J. Evola. Les homes au milien des ruines. Paris, 1984, p. 34-35.]

Мысли эти Ю. Эвола подробно развивал в своей довоенной работе «Бунт против современного мира». Поясняя свой термин «материнская культура», он подчеркивал, что при высшем божестве женского, а не мужского рода все существа рассматриваются как дети этой богини, не имеющие собственной жизни. Это типично для великих богинь азиатско-средиземноморского региона, таких, как Исида, Астарта, Кибела, Танит и особенно Деметра, центральная фигура «пеласго-минойского цикла». Солнце изображалось как дитя в лоне великой Матери, ночь ставилась выше дня, сильно выражены были фаталистические мотивы и т.п. К этому типу культур «южного происхождения» Ю. Эвола относил и все виды культов, мифов и обрядов, в которых преобладает хтоническая тема, тема «матери сырой земли». Светлым божествам индоевропейцев противостоят, в понимании Ю. Эволы, экстатически-демонические культуры «темных народов юга». К этим «темным народам юга» он, очевидно, относил и славян, потому что говорил о славянском «мире» в одном контексте с «дикими общинами» Африки и Полинезии. [J. Evola. Revolte gegen die moderne Welt. Vilsbiburg, 1993, стр. 255, 257, 261.]

В торжестве греческой демократии Ю. Эвола видел победу Малой Азии или, точнее, Юга над греческими племенами, а в пифагорействе – «возврат духа пеласгов». Учение о перевоплощениях души означало для Ю. Эволы «подчинение хтоническому закону». [Там же, стр. 305-306.] Везде и всюду просматривается у барона стремление воспарить над презренной землей: так, по его мнению, должен выражать себя «арийский дух». Но подлинный арийский дух от земли не отрывался, такой отрыв – признак вырождения духа, а отнюдь не его возвышения.

Особенно интересен культ Диониса.

Этот культ был заимствован из Фракии. В.Георгиев видит в пеласгах, народе, пришедшем в Грецию раньше греков и впоследствии смешавшемся с ними, племена, родственные фракийцам [В.Георгиев, цит.соч., стр.144-145.]. Раньше догреческое население априорно считалось неиндоевропейским. В.Георгиев доказал обратное. Однако В.Георгиев хватил через край, отрицая вообще наличие неиндоевропейского субстрата в Греции. Необходимую поправку внес Л.А.Гиндин, показавший многослойность догреческого субстрата. Первый слой, как выясняется, был все же неиндоевропейским, первый индоевропейский принадлежал не пеласгам, а племенам, родственным хеттам (у В.Георгиева понятная слабость к фракийцам, как к древнейшим обитателям Болгарии), потом пришли пеласги, а потом уже греки [Л.А.Гиндин. Язык древнейшего населения юга Балканского полуострова. М., 1967, стр.79, 169.]. Версия о родстве догреческого населения с фракийцами позволяет объяснить ту популярность, которую приобрел в Греции фракийский культ.