Заратустра говорил не так.

Итак, арийцы отличаются ото всех прочих народов тем, что только они перешли от механического мышления к органическому.

Эту грань можно по ее значению сравнить с гранью между живой и неживой природой. Точнее, арийцы вернулись к органическому мышлению. Безусловно, на полисинтетическом уровне мышление было тоже органическим, но еще не индивидуализированным. Индивидуализация элементов языка повлекла за собой сначала их чисто-механическое соединение и лишь потом – органическое на новом, более высоком уровне.

Итак, если мы хотим определить самую сущность арийского образа мышления, мы должны употребить слово «органический». И если мы будем сравнивать этот образ мышления с семитским, то для характеристики последнего лучше всего подойдет слово «механический».

Эта органичность мышления находит свое яркое выражение в арийских религиозных представлениях, которые характеризуются органическими отношениями между Богом, природой и человеком и между людьми.

Начнем с отношений между Богом и природой. Большинству индоевропейских народов чужда идея сотворения мира Богом. Бог мыслится скорее как некое организующее начало в природе, которая существует независимо от него и развитие которой носит циклический характер. Общей темой индоевропейской идеологии Ж.Варенн считает преходящий характер мира, обреченного на разрушение, за которым последует возникновение нового, лучшего мира. Эту мысль он прослеживает и в греческом мифе о четырех веках, и в германских «сумерках богов», и в страхе кельтов перед тем, как бы небо не упало на землю, и в индийских космических циклах. В семитской идеологии возникновение и конец мира однократны, в арийской – цикличны [J. Varenne. Zoroastre. Paris. 1974. стр. 52-53.].

Ю.Грилль отмечает, что арийцы персонифицировали в своих божествах состояния и процессы, имеющие место в природе, тогда как, например, в ассиро-вавилонской религии одушевлялись отдельные тела [J. Grill. Die persische Mysterienreligion im romischen Reich und das Christentum. Tubingen. Leipzig. 1903. стр. 11.]. Арийцы прежде всего ощущали динамику мира, и циклы развития живой природы были для них отражением принципа, лежащего в основе всего мироздания. Семиты же цеплялись за статические элементы и видели свой идеал в обретении миром статического состояния.

Даже там, где в арийской идеологии сотворение мира присутствует, оно является следствием определенной причины, как, например, в зороастризме, о котором мы еще будем подробно говорить. В семитской же религии, к несчастью утвердившейся у нас в форме христианства, сотворение мира – акт абсолютного произвола.

Л.Фейербах называл учение о творении «характерным, основным учением иудейской религии». «Лежащий в основе его принцип есть не столько принцип объективности, сколько принцип эгоизма. Учение о творении в его характерном значении возникает только тогда, когда человек смотрит на природу как на практическое средство удовлетворения своей воли и потребностей и низводит ее в своем представлении на степень простого орудия, простого продукта воли» [Л.Фейербах. Избранные философские произведения. М., 1955, т.II, стр.143.].

Мы сегодня уже донизводили природу до того, что экологический кризис грозит необратимыми последствиями всему миру. Корень хищнического уничтожения природы – в еврейско-христианском учении о сотворении мира.

Евреи считали, пишет далее Л.Фейербах, что «язычники не возвысились до понятия творца вследствие восхищения своего красотою мира». Я очень не люблю слово «язычники», потому что оно всего лишь славянская калька с еврейского презрительного «гои».

Так евреи называли все прочие народы. Однако, когда христианин обзывает вас язычником, он оскорбляет этим не вас, а самого себя, причисляя себя тем самым к лику евреев. Ответьте этому христианину: «А ты – жид», и тем самым закончите беседу.

Да, для наших предков, язычников, было характерно восхищение красотою мира. Андре Боннар так определяет язычество: это религия, «обретавшая радость в общении с природой, которая, согласно античному пониманию, не есть создание бога, но сама в целом божественна» [А.Боннар. Греческая цивилизация. М., 1962, т.3, стр.65.]. А вот, в противовес этому, «вполне православное» определение: «Служение твари, а не творцу – главный признак язычества» [Е.В.Аничков. Язычество и древняя Русь. Сиб., 1914, стр.116-117.].

Как это характерно для христианина – отрывать тварь от творца! Арийское мировоззрение то там, то здесь прорывается сквозь семитскую корку. В мусульманстве, например, пантеистические арийские веяния нес с собой суфизм, благодаря чему ибн аль-Араби смог дать гениальную формулировку «Бытие творений есть сущность бытия творца» [И.П.Петрушевский. Ислам в Иране в VII-XV вв. Л., 1966, стр.336.]. Были проблески и в христианстве. Иоанн Дамаскин в поэме А.К.Толстого благословляет природу, но не знаю, делал ли это прототип, не домыслил ли за него русский поэт. Зато один испанский фанатик без обиняков утверждал: «Единственное, что мы должны любить в природе, это воплощение Христа».