Заразные годы

Березовский, разумеется, помер. Но ведь Дугин вообще не рождался! Чтоб на трупе он моем не резвился, предаваясь непристойному лаю, — я хотел бы объяснить евразийство, потому что я его понимаю. Разговор о нем, понятно, недолог. Будем резать, так сказать, по живому. Дугин, кстати, вообще конспиролог, любит термины, читает Эволу (или Э́волу, такой эзотерик, часто с Юнгером его поминают). Будем прямо говорить, без истерик, потому что ведь не все понимают. Просвещение теперь на ущербе, это Дугин догадался не первый; многим нравятся Генон, «Анненербе», метафизика великих империй, то есть некогда мы были титаны, а теперь у нас одна калиюга… Соберем гиперборейские страны против алчного торгового Юга! Мы же арии, священная раса, света воины, жрецы Аркаима… В нас входили до известного часа закавказцы, Казахстан, Украина, — мы их временно тогда упустили, но в Таможенном союзе с Китаем в евразийском всевместительном стиле мы их заново с собой сочетаем. Главный враг наш, разумеется, Запад (да кого ж они придумают кроме?): он нас хочет разделить и захапать. «Он не дремлет, мать его, он на стреме»[33]. Мы и сами этот путь выбирали, но теперь определились, воспрянув, — да и смогут ли чего либералы против нашенских арийских титанов?

Отнеситесь к этой догме без паник, хоть уместно от нее раззеваться, ибо Дугин не титан, а титаник, и такое ж у него азиатство. Мы слыхали про мистику империй, это старая короста с погоста, ибо с помощью высоких материй людоедство золотить очень просто. Как до вошки низвести человека с понтом мистика и статью эксперта — объяснил еще догадливый Эко, из Италии, который Умберто[34]. Чтоб не мучился никто, перепутав евразийца и скина, пику с червой, — там приводятся четырнадцать пунктов, и эклектика, естественно, первый. Вся подкрашенно-фашистская скверна, людоедство ради пафосной цели, архаичность, неприятье модерна, смерти культ и отрицанье рацеи, — но не стоит прибегать к микроскопу, а не то, глядишь, масштаб исказится. Целование начальника в Опу — это истинная суть евразийства. А в процессе целования в Опы впору вырваться такому экстазу, что мельчающие Штаты-Европы не почувствуют такого ни разу. Облизать ее, верховным в угоду, в соответствии с древнейшим заветом, и пожертвовать побольше народу, изнасиловав попутно при этом, — вот и мистика твоя, евразиец, что повылез из загробных пристанищ. Ты тут думаешь восстать, как Осирис? Ты тут даже как вампир не восстанешь.

А соратникам, друзьям и подругам я отвечу с легкомыслием юным: если начал хоронить меня Дугин — жить мне, видимо, не меньше, чем Юнгер[35].

Некрасовское-2

К годовщине событий на Болотной площади.

В эту вешнюю пору холодную, защищая последний редут, я не буду вас звать на Болотную. Мне хватает и тех, что придут. Пусть на Первом привычно окрысятся и расскажут в ближайшую ночь, будто выползла жалкая тысяча отщепенцев, безумцев и проч. Не старайся, столица-красавица, перекрасить Орду на ходу. Я-то чувствую, как тебе нравится погружаться в родную среду. Перемены Отчизне не вынести. Ей враждебен любой поворот. Люди требуют только стабильности. Поезжайте в родной огород. Надевайте привычные треники — униформу трудящихся масс. Провокаторы и шизофреники не загонят на площади нас. (Мне особенно жалко трудящихся. Вертикаль поняла, что трещит, и использует их без изящества, превратив награжденьями в щит; этак мы до Пхеньяна дотащимся, ибо явно стремимся туда, — но нельзя посягать на трудящихся, ибо это Герои Труда.)

Обыватели мира возжаждали и не чувствуют дула во рту — подарите им праздник, сограждане, докажите им их правоту! Не ходите вы, дома сидите вы. Наша Русь такова искони. Дружно выкрикнем: «Вы — победители!» (Так и вправду считают они.) Правы все, кто решил, что Отечество — безнадежный, постылый изгой, не изменится, и не излечится, и не стоит фортуны другой; все, кто вечною завистью мается, кто мечтает о дыбах-кострах и считает, что русская матрица — это травля, оглобля и страх; для кого воплощение Родины — это топкие, злые места, ханы, идолы, Велесы, Одины: все решительно, кроме Христа.