Заразные годы

На итоги года виновато
Смотрит декабрьская Россия
И, почти не видя адресата,
Повторяет: спаси мя, спаси мя.

— Мы не можем унять твою кручину, —

Внешний мир отвечает устало, —
Нам спасать тебя как бы не по чину,
Это ты же нас обычно спасала.

Нас спасала, сдававшихся покорно,

То от фюрера, а то от Мамая,
Потому что они в тебе по горло
Увязали, хребет себе ломая.

Да к тому же у нас свои напасти —

То жилеты, то беженцы, то бабы,
И не знаем, кто спас бы нас отчасти,
В том числе, дорогая, от тебя бы.

Потому что у нас тут после Крыма

Воцарился такой моральный климат,
Что тебя уже вычли из мейнстрима
И похоже, что обратно не примут.

Вообще же мы, как в печке поленья,

Что-то чувствуем вроде утомленья
От объятий твоих и от проклятий
И других однообразных занятий.

Да и бардам порядком надоело

Воспевать твое бескрайнее тело,
Уважать твои ракеты и зоны
За балеты и русские сезоны.

Оставайся собою там, за буем,

И хлещи своих умников по роже,
Мы же вмешиваться больше не будем,
Потому что оно себе дороже.

— Русофобы поганые вам имя! —

Говорит она сурово и круто
И твердит свое «Спаси мя, спаси мя!» —
Обращаясь к незримому кому-то.

Отвечает ей Спаситель Небесный:

— Ты бывала мне многих любезней.
Много раз я спасал тебя над бездной,
Иногда подхватывал и в бездне.

Я спасал тебя за целость и смелость,

За отвагу, широту и искусство,
Но теперь это все куда-то делось,
И смотреть на вас не тошно, а скучно.

На вершине — злодей неинтересный,

Оппозиция — сушеные смоквы,
И, по правде, твоих пресс-конференций
Ни в раю, ни в аду уже не смотрят.

На пространстве беззащитном, разверстом, —

Только злоба, тоска и благочинность.
Ты не можешь удивить нас злодейством,
А всему остальному разучилась.

Точно так же лоханулся и Триер,

Отличившийся усердием потным:
Он-то думал, что он снимает триллер,
А смешал снотворное со рвотным.

Замечаю задумчиво и скорбно:

Иссякает и бездонная сися,
Я теперь повернусь к тебе не скоро.
Если хочешь спастись — сама спасися.

Но Россия, иссыхая от жажды,

Безнадежно отвечает ему же:
— Я спасалась и однажды, и дважды,
Но не лучше получалось, а хуже.

— Значит, — молвит он, — таков приговор мой:

Раз ты так повторяешься упорно,
То приходится считать это нормой,
Хоть какая это, к дьяволу, норма.

Раз никто за множество столетий

До сих пор тебя не спас и не схавал —
Верно, правит тобою кто-то третий,
Не описанный, не Бог и не дьявол.

Одинокое Кощеево царство,

Ты для гунна чужда и для китайца…
Кто захочет — в одиночку спасайся,
Остальных выручать и не пытайся.

Так и будешь стоять среди трясины,

Бесконечной, великой и убогой,
Повторяя: «Спаси мя! Спаси мя!» —
А внутри умоляя:
«Не трогай».