Заре навстречу

Встретились ему добрые люди, накормили; а узнав, что его разыскивает полицая, предлагали остаться, на что Серёжка прямо ответил:

— Я их не боюсь! — и пошёл в Краснодон.

Когда его арестовывали, Серёжка изловчился и успел-таки один раз заехать кулаком пришедшему за ним Захарову в челюсть.

По подозрении в сотрудничестве с «Молодой гвардии» были арестованы и родители Серёжкины, а также — сестру его Феню, взяли и Фениного крошечного сыночка Валерку.

Уже сильно избитую, бросили в женскую камеру Серёжкину маму Александру Васильевна. Тут Люба Шевцова и Аня Сопова бросились к ней, начали выхаживать; и вскоре Александра Васильевна уже смогла разговаривать с ними.

— Допрашивал меня Захаров. Кричал, чтобы сказала, кто к Серёженьке моему ходил. Так я ему и сказала! Да что б я на своего родного сына показания давала — не дождётесь!

Она не сказала только о том, что разъярённый её упорством Захаров пообещал устроить совместный допрос для неё и для Серёжи. И это было одно из немногих обещаний, которое он исполнил.

Ввели в пропитанную вонью палёного мяса камеру, сначала Александру Васильевну, а затем и Серёжу.

Но так уже был истерзан сын, что не сразу его узнала мать.

Видя её страдание, Захаров усмехнулся, и спросил:

— Ну что, расскажешь, кто ещё к сыну ходил, да кто чем занимался?

Гневом сверкнули глаза Александры Васильевны и ответила она:

— Да не бывать такому никогда! Ничего я вам не скажу! Ничего!

— Посмотрим! — усмехнулся Захаров, который питал на этот допрос очень большие надежды.

Сначала избивали Александру Васильевну. Били плетью, скрученной из железной проволоки. Плеть эта разрывала кожу и мясо. Кровь брызгала во все стороны, но единственное, что сказала Александра Васильевна, было слово:

— Изверги.

Затем её облили водой, привели в чувство, и начали истязать Серёжу. Сначала протыкали его раненую руку раскалённым железным прутом; затем начали зажимать пальцы рук между дверью и притолокой и что было сил давить. Серёжа слабо вскрикнул, и начал падать на пол.

— Сыночек, сыночек, — проговорила, плача, Александра Васильевна.

— Ага, заговорила! — обрадовался Захарова, но больше палачи, как ни старались, не добились от неё ни слова.

* * *

31 января, вечером, казнили последнюю группу остававшихся в Краснодонской тюрьме заключённых. Посадили их в две большие сани, и повезли. Полицейские были сильно пьяные; а особенно много набрался Захаров. Но не было с ними Соликовского, который озабочен был, как бы вывезти из Краснодона всё награбленное им добро…

Беспрерывно грохотало; казалось, что бои проходят уже где-то на самых подступах к города.

Аня Сопова старалась улыбаться, и это ей даже удавалось. Она осторожно прикасалась своими ласковыми, хоть и выкрученными пальцами ко лбу Серёжи Тюленина, который лежал на санях рядом с нею, и почти совсем не двигался, потому что всё тело его было совершенно разодрано железными сапогами.

— Серёжа, слышишь меня? — спросила Аня.

И Серёжа слабо кивнул.

— Ты не унывай. Ведь мы всё равно победили, — шептала ему Аня.

Серёжа с трудом раскрыл слипшиеся уста, и ответил:

— А я и не унываю. Ведь я знаю, за что на смерть иду. За будущее.

— А будущее — это бесконечность, — добавила Аня.

В это время, на соседних санях, молодогвардейцы Толя Ковалёв и Миша Григорьев, воспользовавшись тем, что пьяные полицаи не обращали на них внимания, смогли ослабить, а потом и вовсе скинуть путы на ногах. И они договорились бежать, когда их доставят к месту казни.

Но вот и шурф, из которого больше не доносились стоны… Ведь, когда эти вызывающие дрожь стоны не смолкли и через несколько дней, дежурившие поблизости и устрашённые содеянным полицаи начали сбрасывать в шурф вагонетки, брёвна, даже и несколько гранат…

На этот раз арестованных не стали выгружать в бане, так как их было не так уж много.

Качающийся Захаров указал дрожащим пальцем на Ковалёва и крикнул:

— Слышишь ты, богатырь! Ты умрёшь не от руки Соликовского, а от моей собственной руки. Ты будешь у меня восьмидесятым.

Конечно, он не решился бы подойти с сохранившим физическую силу Анатолием к шурфу, но намеривался расстрелять его, стоящего у бездны, издали.

И вот в это мгновенье Ковалёв и Григорьев побежали. Переводчик Бургардт несколько раз выстрелил, и попал Григорьеву в спину. Бездыханный, упал Миша на снег. В Ковалёва стрелял Захаров и ещё несколько полицаев, но попали ему только в руку. А ещё через несколько мгновений Анатолий скрылся в густеющем ночном сумраке…

Захаров долго и страшно ругался, а потом заорал на полицаев, чтобы они завтра же всё перерыли, но нашли сбежавшего.

После этого полицаи взялись за тех молодогвардейцев, которых ещё не успели казнить.

Захаров зачем-то запрыгнул на пустые уже сани и оттуда, нелепо размахивая руками, заголосил:

— А ну, партизанская сволочь, становись перед шурфом!

Аня Сопова уже стояла возле самого шурфа. Она спросила, не повышая голоса, но так, что каждый смог её услышать:

— И что же вы хотите этим доказать?