Читаем Заре навстречу полностью

И Соликовский и его жена с огромнейшим нетерпением ждали прихода фашистов.

И как только оккупанты пришли, огромный, одетый в старую казацкую одежду мужик заявился в гестапо, и там, показывая свои похожие на молоты кулаки, заявил своим хрипящим и свистящим, похожим на завывания чудовищного змия голосом:

— Готов служить вам! Готов на всё!

И он действительно был готов на всё, и показал такое усердие в истязаниях и убийствах людей, что гестаповцы наградили его — назначили начальником Краснодонской полиции.

<p>Глава 16</p><p>Диверсанты</p>

Витька Лукьянченко не мог рассказать пришедшему к нему Вите Третьякевичу о подпольных группах Первомайки; просто потому, что он не знал, кто в эти группы входит. Но, однако, он знал, что такие группы существуют, так как до него доходили слухи о распространяемых ими листовках…

Прошла ночь, и Витя Третьякевич проснулся, поднялся с кровати, предоставлённой ему Лукьянченко, и прошёлся к столу, где лежали написанные накануне Лукьянченко листовки. Приоткрыл ставню — свежий ветерок ворвался в комнатку. Витя, нахмурившись, начал читать. Тут и Лукьянченко проснулся и, приподнявшись, спросил:

— Ну как тебе наша листовочка?

Витя Третьякевич ответил:

— Вот в том то и дело, что не листовка это, а листовочка. То есть, содержимое вроде бы правильное: саботировать приказы немецкого командования, и вообще — всячески бороться с захватчиками, но и написано коряво, и грамматических ошибок много. В общем, с одной стороны хочется сказать — молодцы вы, что хоть какое-то сопротивление оказывается, а с другой стороны — всё это пока что напоминает детский сад… Ведь у врагов наших — и дисциплина жёсткая, и…

— Ну, да как же — дисциплина у них жёсткая! — хмыкнул Лукьянченко. — Сколько раз пьяных полицаев видел, а уж как солдатня их себя ведёт — думаю, не стоит рассказывать.

— Так то оно, конечно так, но пойми, и этих пьяных полицаев в узде держат; и соглядатаев и тайных агентов много на полицию работают. В общем, много можно плохого и про немецкую армию говорить: и про их зверства, и про бездушие их, но ведь если бы не было у них порядка, так разве смогли бы они до нашего Краснодона докатиться?

— Нет, — вздохнул Лукьянченко.

— Вот и я про то же. А у вас что за организация: даже не смогли наладить связь с Первомайцами!.. Я уж не говорю о других посёлках… Ведь наверняка же, не только в городе Краснодоне, но и, например, в посёлке Краснодоне собрана антифашистская группа. Там ведь тоже очень хорошие ребята живут. Например, Коля Сумской…

Лукьянченко слушал Виктора Третьякевича, как заворожённый. Ведь уже говорилось, что пятнадцатилетний Лукьянченко почитал Виктора едва ли не самым главным человеком в Краснодоне. И вот его предположения получали подтверждение… Лукьянченко даже казалось, что Виктор сможет сделать так, что Краснодонская молодёжь, да и взрослые сплотятся в такую мощную организацию, что они просто выметут захватчиков из родного города, и никогда их уже и близко не подпустят.

И причиной таких мыслей была не только детская наивность Лукьянченко, но и та огромная энергия, которая исходила от Виктора Третьякевича.

И вот Лукьянченко проговорил:

— Послушай, Витя, а ведь я теперь в группе Тюленина, как и другие ребята листовки распространяю, но… пока что у нас больше не было таких операций, как поджог бани. И я очень жалею, что тогда с ребятами не был. Ведь, когда в следующий раз какой-нибудь такой поджог будет, меня возьмут, правда?

— Возможно. Я не могу ничего обещать. Всё будет зависеть от обстоятельств. Во всяком случае, если будет надобность что-либо поджигать, мы эту операцию тщательно спланируем…

Мать Лукьянченко принесла им покушать, и это был совсем небогатый завтрак, так как их семья, как и большинство не поступивших в услужение к врагу Краснодонских семей жила впроголодь.

Виктор Третьякевич поблагодарил её, и произнёс:

— Не хотел бы вас разорять, вот у меня и свои кушанья есть…

И он раскрыл принесённый им из Ворошиловграда мешок, в котором оставалось ещё довольно-таки много еды потому, что в дороге он экономил, зная, что еда сейчас — редкость…

Поели все вместе, затем Лукьянченко спросил:

— Ну что, Вить, — отвести тебя к Тюленину?

— К Тюленину то я и сам дорогу найду. Как-никак, а наши мазанки по соседству стоят. Ты вот лучше скажи: кого ещё из надёжных ребят, которые в группу Тюленина не входят, ты в городе видел?

— Э-э… А во! Васю Левашова! Я то с ним мало знаком, но знаю, что вы с ним в одном классе учились…

— Ага. И даже за одной партой сидели, — улыбнулся Витя Третьякевич. — Это хорошая новость. Вот к Васе то Левашову я в первую очередь и зайду, ну а потом уж и Тюленина навещу. Ну, я свои вещички пока у тебя оставлю… Договорились?

— Конечно, конечно, — кивнул Лукьянченко. — Можешь пока у меня пожить.

— Так и сделаю, но надолго не задержусь, потому что скоро пойду за родителями в Ворошиловград, и уж с ними вернусь окончательно…

* * *

Вскоре Витя Третьякевич подошёл к домику Василия Левашова.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Русский крест
Русский крест

Аннотация издательства: Роман о последнем этапе гражданской войны, о врангелевском Крыме. В марте 1920 г. генерала Деникина сменил генерал Врангель. Оказалась в Крыму вместе с беженцами и армией и вдова казачьего офицера Нина Григорова. Она организует в Крыму торговый кооператив, начинает торговлю пшеницей. Перемены в Крыму коснулись многих сторон жизни. На фоне реформ впечатляюще выглядели и военные успехи. Была занята вся Северная Таврия. Но в ноябре белые покидают Крым. Нина и ее помощники оказываются в Турции, в Галлиполи. Здесь пишется новая страница русской трагедии. Люди настолько деморализованы, что не хотят жить. Только решительные меры генерала Кутепова позволяют обессиленным полкам обжить пустынный берег Дарданелл. В романе показан удивительный российский опыт, объединивший в один год и реформы и катастрофу и возрождение под жестокой военной рукой диктатуры. В романе действуют персонажи романа "Пепелище" Это делает оба романа частями дилогии.

Святослав Юрьевич Рыбас

Проза / Историческая проза / Документальное / Биографии и Мемуары