Зарево зорь

Дымно-огненный туман
Был основой Миру дан.
Из туманного Огня
Жизнь возникла для меня.

Солнце в атом заключив,
Я упал на горный срыв,
Вырос, крылья распростёр,
И зажёг над тьмой костёр.

Мой костёр на высоте,
На верховной он черте.
И вошли в его объём
Ветер, молния, и гром.

Тигель

Себя я бросил в тигель,
Давно – давно – давно,
Я лесом тонких игол
Себя пронзил – пронзил,

  До истощенья сил,
  До завершенья мук,
  До повторенья мук,
  Средь бесноватых рук.

Среди рукоплесканий,
Ещё – ещё – ещё,
В играющем тумане
Огонь горит – горит,

  И камень маргарит
  Пустыне мировой
  Поёт, стеня: «Я твой!
  Возьми меня! Я твой!»

Остриё

Я жизнью и смертью играю.
Прохожу по блестящему краю.
Остриё.
И не знаю, кого погублю я,
Ту, кого обожаю, целуя,
Или сердце моё.

Вот порвётся. Так бьётся, так бьётся.
А она, наклоняясь, смеётся.
Говорит:
Что с тобой? Ты бежал очень скоро?
Ты боишься – за что-то – укора?
Тут – немножко – болит?

Я знаю разъятую рану.
Прикоснись же. Мешать я не стану.
Всё стерплю.
Только помни, пока повторяю.
Только верь мне, пока я сгораю.
Я люблю. Я люблю.

Выбор («Коль не изведал ты вершин…»)

Коль не изведал ты вершин
Самозабывшегося чувства, –
Коль не узнал ты, что Искусство,
Самодержавный властелин,
Тебе сказало: «Будь один,
Отъединённым, силой чувства,
От топей, гатей, и плотин!», –
Коль не узнал ты, что считают
Веками время в ледниках,
Что выси горные не тают
И знают только снежный прах, –
Тогда свой беглый час изведай,
Упейся лёгким торжеством,
А я над дольною победой
Не уроню свой вышний гром, –
Его оставлю я для взора
Того, кто может быть – один,
Вне слов хвалы и пены спора,
В огнях нездешнего убора,
Средь молний, пропастей, и льдин.

Морской

Был светел, – и загашен как свеча.
Был кроток, – и сожжён мой дом над бездной.
Приди же, тьма, и царствие меча,
Вскипай, душа, для музыки железной.

Я сделаюсь разбойником морей,
Чтобы топить чужие караваны
Червлёных, синих, чёрных кораблей,
Когда они войдут в мои туманы.

Удел

Я не планета. Судьбы – свиты.
И в безднах Неба, навсегда,
Я лишь комета без орбиты,
Я лишь падучая звезда.

Извив

Он прав, напев мертвящий твой,
Но слишком он размерен, –
Затем что мысли ход живой,
Как очерк тучки кочевой,
Всегда чуть-чуть неверен.
Когда грамматика пьяна
Без нарушенья меры, –
Душа как вихрем взнесена,
В те призрачные сферы,
Где в пляске все размеры, –
Где звонко бьются в берега,
Переплетаясь, жемчуга,
Сорвавшиеся с нитей, –
И взор твой, млея и светясь,
Следит, как в этот звёздный час,
Плывёт пред ликом Бога
Вся Млечная дорога.

Печаль