Зарево

Так он, пьяненький, грозя себе самому и бормоча под нос, прошел по бульвару, почти безлюдному, свернул в боковую улицу и вступил в полутемную прихожую дома Совета съездов. Здесь было прохладно, и он глубоко, с облегчением вздохнул. Взглянув на часы и отметив, что пришел слишком рано, Швестров обрадовался. Немало стараний приложил он к тому, чтобы попасть на это совещание, и тем более ему не хотелось показываться здесь под хмельком. Он присел на длинную, обшарпанную скамью, поставленную для кучеров, и закурил папиросу, зная, что это отрезвит его. Он курил и при рассеянном свете, падающем сверху, с лестницы, узнавал некоторых из проходивших мимо него людей. Его же на темной скамье, стоявшей в полусвете, трудно было различить. Мимо него проходили владельцы промыслов и заводов, порою ненавидящие друг друга, такие, как Рамазанов и Гукасов, либерал Бенкендорф и черносотенец Шибаев, директора-управляющие таких соперничающих мировых фирм, как Ротшильд и Нобель. Прошел сухонький, с накрашенной бородой старик Муса Нагиев, который опирался на руку молоденького Мадата Сеидова, первый раз попавшего на такое совещание и беспокойно оглядывавшегося. Почувствовав, что папироса если не прогнала хмель, то помогла взять себя в руки, Швестров расческой приподнял свой задорный столичный хохолок, оправил перед зеркалом воротник и манишку, передал угодливому гардеробщику свою твердую с синей лентой соломенную шляпу и по лестнице поднялся наверх…

2

Совещание происходило в зале заседаний Совета съездов, который, несмотря на лепной потолок и разрисованные стены, производил неряшливый вид из-за каких-то окрашенных в грубые цвета дешевых шкафов, стоящих вдоль стен, и ящиков с таблицами, громоздившихся на подоконниках.

Сейчас стулья и столы были расставлены в порядке. Две зеленые суконные дороги протянулись по столам из одного конца зала в другой. Там, где они кончались, под огромным поясным портретом Александра III, стояло еще два стола, покрытых красным сукном. Один был пуст, за другим сидел Гукасов, неподвижный, точно каменный. Характерная горбатенькая фигурка управляющего делами Совета съездов Достокова в щеголеватой черной паре порою появлялась возле Гукасова, нашептывала ему что-то, и Гукасов кивал своим каменным подбородком.

Далеко не все занимали места возле столов. Около открытого окна сел Гаджи Тагиев в синем, прекрасно сшитом костюме, на котором внушительно сияли ордена и ленты. Его красивая борода, крупный нос и маленькая тюбетейка на большом лысом черепе привлекали общее внимание. Около него группировались мусульмане: весь в черном, тихо перебиравший четки Муса Нагиев; ухмыляющийся своим разбойничьим лицом Рамазанов; Асадуллаев, похожий на злую гладкошерстую маленькую собачку, и молодой Сеидов, беспокойно озирающий зал колючими глазами.

Все присутствующие с интересом и некоторой опаской поглядывали на крупного, в желтой шелковой косоворотке, молодого Шибаева, который сел с другой стороны зала в первом ряду. Его большие навыкате синие глаза, как всегда, нагло и насмешливо оглядывали зал. Он недавно устроил в ресторане гостиницы «Националь» кутеж, закончившийся отвратительным скандалом: голые шансонетки с визгом выскакивали на улицу. Однако «истинно русский» кутила Шибаев и «высоконравственный» либерал-пуританин Бенкендорф, оба люди довольно заметные и враждующие друг с другом, в одинаковой степени зависели от того могучего англо-голландского треста «Шелл компани», который недавно прибрал к своим рукам общество «Мазут» и сильно теснил могущественного Нобеля. Нобель не сдавался, и «Шелл компани» добился того, что «Мазут» разорвал соглашение с Нобелем, выгодное обеим фирмам, так как благодаря этому соглашению им удалось на некоторое время устранить между собой конкуренцию по всему нефтяному рынку Российской империи. И Швестрову вспомнилась вдруг сказка, услышанная от Константина. Внешне все выглядело мирно: по-прежнему висели на воротах фирм и заводов вывески с русским двуглавым орлом, те же инженеры работали на промыслах, сохранялись даже прежние управляющие. Но пакеты акций, определявшие собственность предприятий, переходили из одних рук в другие. Да, конечно, здесь происходило поедание живьем, лучше не скажешь.