Зарево

— Царь оказал милость мусульманам, — говорил он своим тонким голосом. — Отныне не только князья и дворяне, но и любой подданный мусульманин, если хочет, может вступать в военную службу… — Потом он подробно стал перечислять, какие выгоды получит каждый: конь, седло, сбруя, обмундирование, вооружение. Кто был осужден по суду, получит прощение, прощаются и разбои — только иди на войну. Всех мусульман собрали вместе, в одну дивизию, и при каждом полку есть свои муллы, а командирами подобраны мусульмане из знатных фамилий. Эта дивизия в первых же боях в Галиции отличилась: во время сражения, когда опасность угрожала штабу армии, прикрыла его собой и спасла от плена многих генералов.

Таким образом, все, что рассказывал Авжуко, подтверждалось, и многие из молодежи задумались, выслушав Байрамукова.

Потом стал Кемал водить маленького Харуна Байрамукова по гостям, посещать самых почтенных людей аула и прежде всего Хаджи-Даута Баташева, где Харуна приняли с большим почетом — и старый Хаджи-Даут, который не перед всяким князем ломал шапку, и своевольная Балажан, дочка его, и озорной Батырбек Керкетов. Оказывается, они уже слышали о маленьком Харуне. Знали и о том, что он, не боясь замарать свое княжеское достоинство, сам работает. Берет подряды на постройку железной дороги и на волах возит бревна, песок и камень. Гоняет гурты в Ростов. А на своей байрамуковской заимке под городом Краснорецком, скупая окрест всякую дохлятину, устроил мыловаренный завод и обрабатывает кожи. Ничем не гнушается! Как же такого умного человека хорошо не принять! Особенно понравился маленький Харун молодому Батырбеку, и они даже обменялись кинжалами: недорогой кинжал Харуна перешел на пояс Батырбека, а Харун получил дамасский клинок Батырбека с аравийскими письменами на нем.

Осторожно потрогав лезвие, маленький Байрамуков в восхищении покачал головой и приложил плашмя лезвие кинжала к тыльной стороне ладони. Провел — и на блестящем лезвии легли волоски.

— Сухой волос берет! — восхищенно ахнул он.

Подарок сделал его еще разговорчивее, а выпив русской водки, которую вынес развеселившийся Хаджи-Даут к самому уже концу угощения, маленький человечек этот совсем расхвастался, обращаясь главным образом к Батырбеку:

— Сейчас для всякого молодого человека самое хорошее время. Кровь молодая кипит — иди на войну! В большие офицеры можешь выйти!

Батырбек, не соглашаясь, качал головой.

— Выйдешь ли, еще неизвестно, чин дадут или нет, а жизнь отдашь — это наверняка. Нет, я смерти не боюсь и уже слышал, как свищет пуля. Брат мой Талиб — ты, верно, слышал о нем — прямо из тюрьмы пересел в боевое седло. Так у него выбора не было. Сидел бы я в тюрьме, я так же сделал бы. Но я на свободе — и потому свободным останусь.

— Ты молод, а говоришь мудро, как старик, — похвалил Харун Батырбека. — Вызывают меня в штаб наказного атамана, есть там интендант: такой же, как у меня, белый погон, зеленый кант, штабс-капитан Толдыкин… «Садитесь, господин Байрамуков! Просим вас оказать нам патриотическую помощь: мыло нам нужно заготовить». — «Сколько?» — «Чем больше, тем лучше». — «Аванс?» — «Пожалуйста… две тысячи».

— Две тысячи! — повторил Батырбек и восхищенно выругался. — Ни фунтика еще не продал, а уже две тысячи.

— Да, братец, — наставительно сказал Харун. — По-коммерчески это называется кредит, что означает: вера, доверие. Он доверяет мне деньги, потому что знает мое дело. Пишу расписку, уношу деньги — так-то!

Рассказал также Харун давнюю историю о том, как князь Темиркан, нежданно-негаданно встретился в доме Харуна с доблестным Наурузом.

— Науруз нанялся ко мне в работники. Однако он не счел возможным открыться мне, назвался чужим именем, а между тем я бы зла ему не причинил, потому что для меня главное, как работает человек, а работник он отменный. Хотя молодой, но скотину умеет пасти, как старик. Я его нанял младшим пастухом при большом гурте скота, а по дороге старший пастух умер. И что же? Науруз сам пригнал скот в Ростов, продал и всю выручку, до копеечки, мне привез! Был у меня с князем Темирканом большой разговор о Наурузе, и уговорил я его, что не такое время нынче, чтобы враждовать веселореченцам, тем более что Темиркан был в руках Науруза. Вот и просил князь Темиркан, зная, что я по своим делам собираюсь по аулам: скупать старый скот на мыло — если об этом зайдет разговор не за праздничным столом, — попросил меня встретиться с Наурузом и передать ему, что князь снова великодушно предлагает ему прощение и мир. Ну, а так как среди народа идет молва, что зять Хаджи-Даута, молодой Батырбек, и доблестный Науруз — кунаки, а может, и побратимы, то и хотел я попросить тебя устроить нам встречу.

Так сказал он. И только Батырбек хотел рот раскрыть, как Балажан, стоя в дверях, положила все пять пальцев на свои строптивые губы и отрицательно показала головой: призвала мужа к умолчанию. Батырбек, забыв под действием водки и сладких речей Харуна об осторожности, вдруг опомнился.