Зарево

Зима каждый год на несколько месяцев отрезала аул Баташей от всего мира. Случалось, что в самой Баташевой долине снегу не было всю зиму, тихое солнце светило, как весной, и на освещенных склонах гор зеленели травы. Но стоило лишь выйти из пределов долины, защищенной горами, и сразу почувствуешь северный ветер. Стеной встанут перед глазами высокие сугробы, под которыми слышно, как глухо рычит незамерзающая Веселая река, невидимая и потому более опасная, чем всегда, — чуть оступишься с узкой дороги и провалишься в пропасть. Потому-то в Баташевой долине всегда с таким нетерпением ждут наступления весны. Только возьмется по-настоящему греть солнце, сразу огромными лавинами низвергаются в ущелья куски снеговой брони, выше своих берегов поднимается Веселая и затопляет ущелье, размывает льды и снега. Три дня грохочут обвалы, бушуют вешние воды — и вот двери темницы, в которой несколько месяцев был заточек аул Баташей, сломаны. Еще Веселая бушует, воет совсем близко, обдавая ледяными брызгами отважного спутника, но уже узкая дорога по правому берегу выступила из-под воды и связь Баташея с миром восстановлена. Весело делается на душе, когда после трех месяцев впервые доберутся до Баташея гуськом запряженные трое коней, и на каждом приторочены огромные кожаные сумки, — это привезли почту. Теперь уже нужно ждать приезда купцов с товарами, потом появятся гости…

В эту весну первые гости приехали к старому богачу Хаджи-Дауту Баташеву — дочь его Балажан с мужем, удалым Батырбеком Керкетовым. В прошлом году осенью поссорился Батырбек с Хаджи-Даутом и на всю зиму увез жену в Арабынь. Но соскучилась Балажан по отцу и сразу, как только открылась дорога, приехала повидаться со стариком.

Потом стали возвращаться с заработков молодые парни: в эту первую зиму войны рабочие руки нужны были в богатых помещичьих и казачьих хозяйствах, на мельницах и стройках… Вернулись и двоюродные братья Касбот и Сафар — сыновья Мусы и Али Верхних Баташевых.

Только вернулись парни и роздали подарки, как еще один гость приехал к Верхним Баташевым — третий из сыновей Исмаила и Хуреймат, солдат Кемал.

Жена его, Фатимат, пока Кемала не было в ауле, жила по-прежнему в родовом доме Верхних Баташевых. Но, вернувшись, Кемал не стал селиться у родни. Отодрав доски с заколоченных окон собственного опрятного домика, построенного на половине пути между аулом и домом Верхних Баташевых, он поселился там вместе с женой.

Золотыми погонами подпрапорщика были украшены плечи Кемала. Серебряный крест Георгия на полосатой ленте, дарованный за подвиги, совершенные на войне этой весной, красовался на его плоской груди.

Кемал никогда разговорчивостью не отличался, а сейчас «скорей из камня воду выжмешь, чем из него слово», — так говорили о нем жены старших братьев. Оставаясь наедине с женой, он, конечно, разговаривал с ней, и от нее удалось кое-что разузнать. В том бою, за который Кемал получил георгия, ранен был князь Темиркан; ему разрешили лечиться дома, и Кемал сопровождал его до Арабыни.

Снег уже сошел везде, и на дню по многу раз то шел дождь, то светило солнышко. И случилось раз так, что нижний конец долины был под темной дождевой тучей, а наверху жарко светило солнце, весною в горах иногда бывает такая погода.

Касботу Баташеву нужно было в этот день попасть сверху в нижнюю часть долины. Он сидел на камне и глядел вниз, выжидая, когда пройдет дождь. Вдруг из-под дождевой завесы вынырнули трое всадников, с их мокрых бурок текло, как с кровли. Всадники заехали в поселок к Даниловым и спешились перед домиком деда Магмота. Жена его, старушка Зейнаб, жила сейчас одна, поджидая мужа, сосланного после восстания на пастбищах куда-то в Сибирь. И Касбот поспешил в поселок Даниловых, ему, как внуку деда Магмота, полагалось помочь своей бабушке принять гостей.

И как же обрадовался он, когда увидел на дворе своего молодого дядю, младшего брата матери, рыжебородого и синеглазого Бетала Данилова! По-хозяйски, сняв с себя форменную серую черкеску и оставшись в одной отделанной мелкими пуговками шелковой синей рубашке, Бетал кинжалом рубил головы курицам, которых бабушка Зейнаб, плача от радости и не переставая расхваливать сына, подсовывала одну за другой.

— Да хватит, — сказал сурово Касбот, — три гостя приехали, а вы для них всех кур перережете.

— О-о-о, Касбот, солнышко наше! — бросая окровавленный кинжал и улыбаясь во весь рот своей широкой и доброй улыбкой, сказал Бетал. Они обнялись.

— Каким ты скубентом! — сказал Бетал, оглядывая длинные брюки Касбота, купленные в Арабыни.

— А ты чего бороду отрастил, как русский поп? — сердито ответил Касбот.

— Приказ был такой от начальства, — охотно стал объяснять Бетал, самодовольно поглаживая свою рыжую, пышную, как лисий хвост, бороду. — Чтобы враг нас страшился. Вот и приказало начальство всем длинные бороды отпускать.

— Видать, не страшна ваша воинская сила, если бородами пугать приходится, — съязвил Касбот в отместку за непонятное слово «скубент», относящееся к длинным брюкам.