Заря над Скаргиаром

Накинув поверх хофтара накидку из шерсти хабета, Аскер вышел из палатки. Над землей стоял туман, густой, как молоко, с неба сыпались то ли капельки, то ли снежинки, и промозглый холод пробирал до костей. Во тьме маячили огни ближних костров, а дальше совсем ничего нельзя было разглядеть, и только по звукам, доносившимся со всех сторон, можно было понять, что кругом расположилась лагерем целая армия.

Аскер вдохнул воздух, который впору было пить, и тут же поперхнулся.

«Чертов туман! — раздраженно подумал он. — Могу поспорить, что счастливые захватчики Пилора не глотают эту гадость, а дышат, как положено. Ничего, сейчас вы тоже будете кашлять, господа».

Закрыв глаза, Аскер устремился своим внутренним взором к основанию скалы, на которой возвышался Пилор. Облака тумана, клубившиеся над водой, заколыхались и змеями поползли вверх по стенам, цепляясь за трещины и уступы, взобрались на крепостной вал и расплылись по галереям, совершенно скрыв из виду дозорных окружающий пейзаж.

«Вот это другое дело», — удовлетворенно подумал Аскер. Он хоть и не мог слышать надсадного кашля аргеленских дозорных, но знал, что они давятся влагой, заменявшей воздух и гасившей все звуки.

И вдруг с запада, из далекой дали, до него донесся тихий звон, скрип снастей и шепот ветра в парусах. Этот звук был таким ясным, что Аскеру показалось, будто из тумана вот-вот выплывет лодка и пристанет к верхушке его палатки.

Но тут звуки затихли и сменились неясным, смутным бормотанием. Слова сливались в общий гул, в котором постепенно вырисовывался определенный ритм, создававший странную и жутковатую музыку. Сухие терпкие слова, как сдавленное рычание в чьей-то пересохшей глотке, возникали в воздухе из ниоткуда и с шипением уплывали в небытие.

Холодок прошелся по спине Аскера: через десятки гин он почувствовал дыхание чужого рта, шепот тонких кривых губ, липкие холодные мысли, теснившиеся во влажном сумраке багрового мозга.

Эргереб давал ему знать о своем прибытии.

Вот оно, чего он так ждал и чего боялся! Поединок неизбежен, и лучше раньше, чем позже. Аскер знал, что он попортил Эргеребу слишком много крови, чтобы ждать пощады, и сам не собирался ограничиваться полумерами. Борьба не на жизнь…

— Аскер! — окликнули его сзади.

Он обернулся. Сзади стояла Терайн.

— Аскер, идемте в палатку. Вы простудитесь, — сказала она.

— Благодарю вас, Терайн, — пробормотал он, — мне не холодно.

— Как же вам не холодно, Аскер, — возразила Терайн, — когда вы весь посинели и дрожите?

Аскер подумал, что холод — это небывалая удача: мысль о скорой встрече с Эргеребом совершенно вывела его из душевного равновесия, и он растерял все свое хваленое самообладание. Но он ни за что не хотел показывать это даже своим друзьям, и было очень кстати, что дрожь страха и неуверенности Терайн приняла за зябкое поеживание.

«Зачем им знать раньше времени? — подумал Аскер. — Думаю, в эту ночь мне глаз не сомкнуть, но нет никакого смысла в том, чтобы мои друзья тоже потеряли покой».

И он поплелся за Терайн в палатку.

Утро, сырое и холодное, выплыло из-за горизонта и растеклось по берегу, растворившись в седом тумане. Осадки прекратились, но пелена туч стала еще плотнее и нависала над землей, как серая нечесаная шерсть, набухшая от воды.

Эстеане чувствовали себя отвратительно. Ломило кости, от холода отнимались руки и ноги, на лицах виднелись все прелести ночевки среди липкой холодной грязи.

— Доброе утро, господа… если это можно так назвать, — пробормотал Моори, с трудом поднимаясь с ковра. — Не знаю, как вы, а я чувствую себя так, словно по мне проехалась телега.

— Аналогично, — отозвался Латриэль. — Но нам нельзя унывать, господа: мы терпим эти лишения ради нашей Эстореи.

— Тоже мне, патриот выискался… — буркнул Моори. — Да ты в нашей Эсторее и полгода не прожил. Если уж честно, то все мы здесь приезжие, и Эсторея — не наша.

— Что касается меня, — возразил Латриэль, — то я, хоть и родился в Корвеле, считаю Эсторею своей: мой дед был коренным эстеанином, насчитывал в своей родословной восемь поколений предков и проливал за Эсторею кровь на поле брани. Но потом он попал в немилость к королю Мейнароту и вынужден был бежать в Корвелу.

— Да ну? — поднял брови Моори. — Так выходит, тебе и за водой идти!

И, прежде чем Латриэль успел опомниться, он уже держал в руках ведро и шагал к морю.

— Ух, спровадили, — облегченно вздохнул Моори, поворачиваясь к Аскеру и Терайн. — Должен сказать вам откровенно: у меня предчувствие.

— Какое еще предчувствие? — спросила Терайн, протирая глаза.

— Не знаю, но… Понимаете, мне приснилась лодка, которая плыла с запада к Пилору… Может, это ничего не значит, но я подумал, что…

— Лодка, говоришь? — спросил Аскер. — На веслах или под парусами?

— Под парусами, а что?

— Да нет, ничего…

— Договаривай, Лио, договаривай. У нас нервы крепкие, мы выдержим.

— Ах, Эрл… Это судьба.

Но не успел Аскер рассказать, в чем же заключается судьба, как полог палатки всколыхнулся и внутрь вошел Лагастер.