Заря вечерняя

В первое время Ваня был подпаском у отца и братьев, а потом, класса с пятого, уже и сам справлялся со стадом почти в шестьдесят голов. Поднимался он рано утром в четыре часа и, захватив длинный, сплетенный из сирицовых ремешков кнут, отправлялся в конец села занимать череду. Маленьким рябиновым черенком он настойчиво и требовательно стучал в калитки, поторапливая зазевавшихся хозяек.

— Корову выгоняйте! Чего спите!

— Сейчас, сейчас, — суетились те, наверное стыдясь, что вот — надо же! — они, взрослые, привыкшие к ранней работе женщины, сегодня проспали, а Ваня уже давно на ногах.

Когда череда подходила к Смоляковову дому, Ванина мать Валентина Федосовна выносила холщовую сумку с едой и старенький брезентовый плащ на случай дождя. На минуту задержавшись возле крылечка и выслушав наставления матери, Ваня уже с сумкою через плечо отправлялся дальше, неопасно пощелкивал кнутом, покрикивал на коров, маленький, важный мужичок с ноготок…

В летнее время мы виделись с Ваней гораздо реже, чем зимой. Разве что часов в двенадцать, когда стадо возвращалось в село для обеденной дойки и водопоя, он прибегал на речку, чтоб искупаться с нами и полежать на песке под кустом лозы, да поздно вечером, проводив каждую корову до калитки, выходил уже в сумерках поиграть в лапту. И надо было видеть, как он, обгоняя всех нас, бежит к «бабе», как размашисто и далеко бьет палкой мячик-обрезанец, как безошибочно ловит «кашу» в кепку или в свою любимую буденовку! Даже не верилось, что до этого Ваня целый день, начиная с четырех часов утра, сторожил стадо, зорко следил за коровами, которых на солнцепеке донельзя одолевали оводы и мухи и которые то и дело норовили убежать домой в прохладные темные сараи.

Вечером, возвращаясь домой со стадом, Ваня часто нес за плечами сплетенную за день корзину. На зависть нам, ом рано выучился этому ремеслу от отца и старших братьев. Корзины у него получались отменные. Весною и ранним летом, когда стадо паслось на лугу, он плел их из лозовых прутьев, а с конца июня, когда луговую траву уже хранили для сенокоса и стадо выгоняли за село в поле, — из белых сосновых корней. Корзина, рассчитанная на два пуда картошки, в ту пору стоила у нас три рубля — деньги хоть и небольшие, но все-таки помощь семье. Глядя на Ваню, и я, и Коля Павленко, и Петя Ушатый тоже пробовали плести корзины, но для нас это была забава, баловство, а для него серьезная мужская работа.

Пас Ваня череду лет до пятнадцати, пока не закончил семь классов и не пошел работать в колхоз. За этим своим пастушеством, за тяжелой работой он повзрослел раньше нас. И пока мы еще учились в девятых-десятых классах, он уже на равных со взрослыми мужчинами пахал на лошадях в колхозе, ходил с братом Колей, самым выносливым и стойким из Смоляков, на косовицу, метал стога, заготавливал силос.

В армии Ваня попал служить на границу. И там ему совсем уж неожиданно пригодился пастушеский опыт. На заставе оказалась корова. Вооружившись кнутом, Ваня в перерыве между несением пограничной службы пас ее, обихаживал, сам доил, сам заготавливал на зиму сено.

Валентина Федосовна, которой он писал обо всем этом в письмах, тяжело вздыхала, беспокоилась о нем, жаловалась соседям:

— Ну вот, и там ему нет покоя, и там небось не досыпает ночей?!

А сам Ваня, с которым мы сейчас, хоть и редко, но все же встречаемся, вспоминает об этом с улыбкою. Из маленького, юркого мальчишки он превратился в серьезного, не очень разговорчивого, как все Смоляки, мужчину. Долгое время Ваня работал монтажником в Чернигове, а сейчас снова вернулся домой и живет в Займище. О своем пастушеском детстве он тоже вспоминает с улыбкой. Быть может, забылись ему все недосыпания, все знойные июльские дни, проведенные в поле, забылось, как мок под дождями в осеннюю отлетную пору, как, утопая по пояс в болотах, бегал за отбившейся от стада коровой. Все забывается…

Но никогда, наверное, не забыть ему ранних, еще сумеречных рассветов, покрытой туманом реки, через которую переплывает медленное, послушное ему стадо, никогда не забыть журавлиные клинья в осеннем небе, сборища аистов на лугах перед отлетом, вечерний крик перепелов, шум ветра в сосновых и березовых лесах. Такое не забывается, такое не уходит из памяти бесследно, оно остается в душе навсегда. И чем больше мы взрослеем, тем сильнее хочется вернуться назад в детство, недосыпать ночей, мокнуть под дождями, замерзать в плохо протопленных хатах, — лишь бы снова увидеть, как далеко над лесом встает солнце, как цветет поутру лен-долгунец, как опускается на луга и огороды вечерний августовский туман. Но всему свое время, всему свой час…