– Командировка? – первой прервала молчание она.
– Да, – почему-то сухо ответил он, не отрываясь от схем, – а у вас? – не поднимая головы.
Не отвечая на вопрос, она стала небрежно поправлять тонкими пальцами пианистки свою причёску, смотря в маленькое зеркальце, приставленное к графину с водой. Он оторвался от чертежей, в нём проснулось дремавшее до этого мужское любопытство, он стал с интересом рассматривать её лицо. Слегка выпуклый лоб – признак ума, гармонично вписывающийся в овал бледного матового лица, маслянистые от помады влажные губы, правильный нос и выразительные серые глаза, полные неподдельной строгости, говорили о её непростом характере. Последним мазком этого чудного портрета молодой женщины была прическа в стиле бабетта, которая делала её неотразимой в глазах любого мужчины, если бы не напускное высокомерие. Оторвавшись наконец от зеркальца, она посмотрела на него вопрошающим взглядом, как бы спрашивая: а что это ты уставился на меня так? Инженер, смутившись, сразу опустил глаза, продолжая изучать схему на чертежах. Поезд равномерно, вразвалочку продолжал нестись, неминуемо сокращая расстояние от точки отправления до пункта назначения, который был настолько далёк, что предстояло запастись немалым терпением, чтобы скоротать потерянное в дороге время. Тот, кто хоть раз путешествовал по железной дороге, прекрасно знает, как она сближает людей, как они рассказывают анекдоты, удивительные истории, приключившиеся с ними, делятся едой, иногда даже с проявлением влечения, знаменитые путевые романы, тогда как в другое время, не обращая абсолютно никакого внимания друг на друга, могут пройтись рядом на улице и пойдут себе дальше, каждый думая о своём, невольно подчиняясь неписаным законам безразличия городской жизни. Их затянувшееся молчание прервал проводник, предложив чая, она отказалась, мотнув головой, он был весь в чертежах, не обратил внимания, лишь только подъезжая к очередной станции, они вдруг заметили, что начинает вечереть и пора ужинать. Инженер стал вынимать из портфеля и раскладывать на столе кусок докторской колбасы, завернутой в газету, лук, полбуханки серого хлеба и галантно предложил разделить с ним его нехитрый ужин, она же вынула из сумки полкурицы, хлеб, соль, вареные яйца и бутылку пшеничной водки, при виде которой он чуть не поперхнулся.
– Что ж вы так смутились? – полунасмешливо спросила она.
– Да так, как-то внезапно, не был готов увидеть бутылку вульгарной водки в руках такой шикарной дамы, вам больше бы шампанское подошло.
– Так сходите в вагон-ресторан, принесите его!
– На мою зарплату шампанского много не выпьешь, – признался он.
– Неплохо было бы найти пару стаканов, – отрывая куриную ножку от бедра, сказала она.
– Я щас мигом, – оживился инженер и побежал то ли к проводнику, то ли в вагон-ресторан.
– Одна нога здесь, другая там, – неслось со смехом вдогонку. Через пару минут тёплая водка, разлитая по гранёным стаканам, украшала незатейливый ужин случайных попутчиков.
– Так за что пить будем? – спросила она, лукаво прищуривая левый глаз.
– За тех, кто в море, – выпалил он и поднёс стакан, чтобы чокнуться.
– Какое ещё море, лоцман? Мы в поезде, если забыли, на железной дороге, в присутствии женщины пьют за что?
– За машиниста!
– Вы меня разочаровываете, студент, не заставляйте идти на крайние меры и принудить вас поменять вагон!
– Да шучу я, шучу, выпьем за прекрасных дам!
– Это уже лучше, но слишком коротко, мог бы и покрасивее что придумать, – абсолютно не морщась от водки, – а насчёт шуток я тебе так скажу, герой, женщины юмор любят, но шуток иногда не понимают, из вредности, кстати, а как тебя зовут, товарищ?
– Коля. Николай Семечкин.
– Да! Как красиво звучит!
С серьёзным видом он попробовал выдавить из себя улыбку, но получилась кислая гримаса.
– Ну, допустим, я и сам не в восторге от своей фамилии.
– Послушайте, Николай, а вы семечки любите грызть или щёлкать?
– Ну вот, началось, я этих шуток ещё в школе успел налузгаться вволю от однокашников, потом в институте, на работе щас вроде посерьёзнее люди, а вас как величают?
– Варвара Семёновна.
– Не может быть! Я бы никогда не сказал.
– Что это вдруг, да сразу так! – сжигая глазами.
– Не похожи! Зуб даю!
– Ну-ну, мальчик, не фантазируй, наливай лучше, похожа, не похожа, много ты понимаешь.
– Мальчик, ну какой я вам мальчик, – обиженно пробормотал Николай.
– А что, Семечкин, может, и вправду ты девочка! – захохотала она.
– О, мы уже на ты!
– Давно, инженер, очнись!
– Да я больше чем уверен, Варвара Семёновна, что мы с вами одногодки.
– Неудачный комплимент, ты ещё возраст у меня спроси, джентльмен хренов.
– А давайте лучше тост о любви, – Николай Семечкин взял бокал и торжественным голосом, театрально подняв правую руку вверх, процитировал: «Опасней и вредней укрыть любовь, чем объявить о ней».
– Ой, Семечкин, ой не могу, ты мне Шекспира цитируешь, как красиво! Наверное, всем женщинам одно и то же рассказываешь, да, недооценила тебя, мальчик, недооценила!
– Напрасно смеётесь, Варвара Семёновна, а вы вот любили? Были ли вы любимы в своей жизни?