Зарницы грозы

По истечению трех дней и трех ночей Финист вновь собрал свою рать, чтобы выступить в поход против Залесья. Произнес речь, да такую хитрую, что чуть ли не все преступления Соловья на залесских бунтовщиков повесил. Прилетали птицы Гамаюн, «внутривид» запрашивали. Какойтакой внутривид, никто не понимал, а некоторые и вовсе решили, что им похабщину какуюто предлагают. Одни навы со птицами разговаривали запросто, пока Финист не запретил:

– С ума сошли? Чтобы каждый встречныйпоперечный думал, будто у нас вправду ворота преисподней открылись? Вам хорошо, вы под землю и поминай как звали, а у нас желающих святым воином Прави себя объявить – только повод дай!

Потихоньку начал свежеиспеченный наместник заново армию создавать, собирать бояр со дворянами, какие остались, назначать воевод. Дело это труднейшее, ведь фамилии друг с другом борются за главенство, а при Горохе они вовсе от рук отбились. Забыли, ссобаки, что значит грозный царь! В королевствах себя вообразили, где герцоги с маркизами друг друга в хвост и в гриву метелят, на защиту страны наплевав, а король – это так, для красоты должность! Ну ничего, теперь кончилась вольница. И такой порядок, чтобы с поля боя уходить, когда вздумается, истребить надо. Генералов же Финист с самого начала отменил: заморская должность, вредная. Горох хотел армию не созывной сделать, а такой, чтобы в едином месте жила, жалованье получала и, кроме войны, ничего не знала. Это ж надорвешься ее в мирное время кормить. А еще надобно навами войска разбавить, на поверхность их поднимать снова, как в Багровые Лета начали, да так и не закончили. Совсем хорошо, если они с людьми сходиться начнут. И чтобы полукровки от обоих народов только лучшее взяли – лучшее для Нави, конечно.

Но это все потом. А пока маршем выступили из Лукоморья, по следам сбежавших прихвостней Одихмантьевича. Уже не боялись столицу у ополчения оставить. Солнце играет на копьях и пиках, едут телеги, груженые броней, сверху войско прикрывают рароги и ящеры. Финист – верхом, в поводу каурый конек, на котором маленький паланкин, а в паланкине – Баюн.

Что Заморье хотело от Дракулы – непонятно. Бунтовщики известно чего хотели: денег да власти. Были такие, у кого брат или сват на колу оказались. Были юродивые навроде Василисы Ильинишны: прикрываются именем Света, себя объявляют истребителями нечисти, а на деле тешат свою жажду крови. Но когда одно царство другое пожирает, оно землю берет, укрепляется, дань собирает. Для того порядок нужен, поэтому и сажают на престол специально отобранных, проверенных людей. А у Залесья на престоле теперь сидел черт знает кто. Жители даже имен не запоминали: все равно одни лихие люди быстро других из столицы выбросят, а потом их третьи вышвырнут оттуда. Дань – когда поставлялась, когда про нее забывали. Города в руинах, посевы вытоптаны, купцы не ездят – вымереть страна может, а Заморью плевать. Татей да разбойного люда, что мух над нечистотами. Только столичный град заморцы укрепили, горожан половину выгнали, стали там лагерем и назвали «Зеленый Край». Издевки в этом названии на самом деле не было, просто если кто хочет жить уехать в Заморье – ему грамоту выдают на зеленой бумаге.

К столице войско Финиста шло, как нож через масло. Побивали по дороге вервольфов с эльфами, набирали себе бойцов из залесских. «Освободитель наш!», кланялся Финисту честный люд. Баюн забыл о своих кручинах: пело сердце при виде того, как срывают и жгут проклятые флаги. Еще живы были в нем воспоминания о кровавых расправах, что здесь учинялись. До Зеленого Края дошло чуть ли не вдвое больше людей, чем вышло из Лукоморья.

Деревни вокруг столицы стояли пустыми. Там бродили мертвецы, пожиравшие расплодившихся собак. Лишившиеся от голода и тех крупиц разума, что у них оставались, трупы толпой повалили на русичей. Их встретила стена огня: Финист велел разливать масло и бросать в него перья рарогов. Кто через эту стену все же проходил, тех добивали мушкетными выстрелами, целясь в головы. Из обороны Лукоморья Финист извлек коекакие уроки.

Битва за Зеленый Край развернулась жесточайшая. Заморцам помогали ночные призраки, убить которых было очень трудно. В громкамнях там тоже знали толк, уничтожив пушки русичей. Тогда Финист навьючил всеми оставшимися у него громкамнями большого рарога и послал его в таран на ворота. Птица взорвалась, разнеся не только обе створки, но и часть стены, и русичи хлынули в пролом. Над городом раздался древний клич Тридевятого:

– Рус! Урус! Урус – хэй!

Баюн все видел, сидя в корзине Финистовой птицы. Рать походила сверху на черного восьминога, разворачивающего свои бесконечные лапы между домов. Горло вдруг свело, защипало глаза от восторга: впервые за столько лет русичи в военном походе, да еще и побеждают! Чьей заслугой был этот восторг, Волха или самого Баюна, не имело значения. Чувство дурманило, порождая в груди сладкую жгучесть, с которой не хотелось расставаться.