Зарницы красного лета

Смолов, стоявший впереди, ответил, смотря прямо:

— КЛаишеву.

— Большевики? Партизаны?

Смолов понимал, как теперь ни виляй — не увильнешь. В лодке будет найдено оружие и...

— Да, большевики.

Лейтенант вскочил. Он хотел что-то сказать Смолову, но вдруг увидел позади других Мишку Мамая (тот стоял, опустив тяжелые от злобы глаза) и бросился к нему, заорал:

— Га-а, братишка! Откуда? Как?

Кровь ударила Мишке в лицо. Теперь он узнал: это был тот самый матрос-большевик, которого он отпустил за песни.

Матрос растолкал партизан, схватил Мамая за руки:

— Откуда, а? Не узнал?

— Дурак ты! Напугал как!

От радости Мамай так сжал руку Шилову (так звали матроса) , что тот изогнулся, затопал ногой.

— Что гнешься? Что?

*— Да ну тебя, черт!— крикнул Шилов, вырывая онемевшую руку.— Пусти!

Партизаны смотрели на них, ничего не понимая.

Вырвав руку, Шилов похвалил:

— Силенка у тебя! — Обнял Мамая,— Песню мы тогда ведь с тобой не допели, а?

— Сам бросил. А я конца не знаю.

— Не знаешь? Ну, теперь допоем!

И они захохотали.

...Партизаны устроились в матросском кубрике и быстро познакомились с экипажем. Матросы рассказали, как оказался миноносец на Каме. Несколько мелких судов были проведены из Балтики по Мариинской системе в Волгу. Рабочие волжских затонов и ремонтных мастерских вооружили свои суда. Так создалась боевая красная флотилия на Волге. Она оказала большую помощь сухопутным войскам в борьбе за освобождение Казани. Теперь флотилия вошла в Каму, чтобы преследовать отступающих белых. Миноносец идет в разведку, а командир Шилов — он хитрый парень! — на всякий случай надел форму лейтенанта.

Узнав, что партизаны гнались за баржей, Шилов сорвался с места:

— Где она? Ушла?

— Значит, повернула обратно!

Шилов выскочил из каюты.

XXVI

Белые в панике отступали.

В Чистополе поручику Болотову удалось достать немного нефти и мазута. Конвойная команда повеселела:

— Уйдем! Теперь уйдем, ребята!

— Отстали здорово...

— Все равно уйдем!

Не теряя ни минуты, вышли на Каму. Ночь прошла спокойно. На заре опять поднялся низовой ветер. Сначала он добродушно заигрывал с рекой — пролетал, бороздя воду, выскакивал на берега, барахтался в белотале, опять вылетал на реку и зачесывал ее в маленькие кудряшки волн. Но потом, наигравшись досыта, начал сердиться и поднимать зеленоватые глыбы воды. Кто-то невидимый быстро задернул небосвод мохнатой изво-лочью. Над чернолесьем носились большие стаи бронзовых а багряных листьев.

— Ветер может обломать бока,— сказал капитан Сухов.— Зайти бы куда в затончик, переждать.

— У тебя слабая память,— с трудом сдерживаясь, возразил Бологов.— Все забыл?

— Не забыл я...

— Ну так шуруй!

Зашли в излучину. Ветер начал бить в правый борт. Буксир стал припадать на левый бок, словно защищаясь от ударов волн. Баржа то натягивала, то ослабляла канат, грузно раскачиваясь, виляя кормой.

И вдруг налетела буря. Она начала трепать реку за белые космы, исступленно бить о берега. Река вздыбилась и заревела. Буксир то взлетал над водой, то летел в распахнутую пучину реки.

Бологов, в мокрой гимнастерке, со слипшимися волосами, хватался за поручни у входа в матросскую каюту, падал, кричал, а что — и не понять было.

Сильно бросало и баржу. Волны с грохотом разбивались о ее борт, поднимая в воздух голубые языки. Баржа кренилась, изредка дергалась вперед, но тут же, оглушенная волной, останавливалась, вырывая из воды канат. Виселица скрипела, и на ней туда-сюда качались трупы. По палубе бегала, скуля и поджав хвост, случайно оставшаяся на барже черная собака.

Буря все свирепела. На берегах с треском падали сухостойные сосны, старые ветлы. Над рекой летели хлопья сена, мусора, листья, колючая пыль; все вокруг померкло...

Капитан Сухов, без фуражки, в распахнутой куртке, метался у штурвала, что-то кричал матросам. Один матрос-великан, столкнув с лесенки Болотова, выскочил на корму, и через минуту Бологов увидел, что баржа с обрубленным канатом одиноко заметалась на бушующей'реке.

...Баржу сильно качало. Скрипели каюты. Истошно выла собака. Трюм оглушали гулкие удары воды. Смертники испуганно ползали по трюму — в соломе, в тряпье, среди трупов. Неожиданно раздался скрежет, треск, и нос баржи подняло. В трюм со свистом ворвалась вода.

Миноносец быстро шел вверх по Каме.

На баке стоял Мишка Мамай. У бортов бурлила, пенилась вода. Высоко взлетали брызги. Держась за поручни и тяжко дыша, Мишка устало смотрел вперед.

Подошел Шилов.

— Думаешь? О чем?

— Так, о пустяках,— смутился Мамай.

— Тогда зря думаешь,— резонно заметил Шилов.— А что дышишь так, будто воз везешь? А ну, дай лоб.— Приложил ладонь ко лбу, подержал.— Э-э, братишечка, да у тебя жар! Захворал? Простудился?

— Ерунда.

— Иди, пришвартуйся к моей койке. Иди. У тебя опреде-, ленно жар!

Мамай отказался.