Зарницы смуты

Для пущей уверенности прикрыл глаза и призвал дар. Если даже кто-то и был рядом, то кукловод не почувствовал — в библиотеке только он и смотритель. Валиадо хотел продолжить чтение, но сосредоточиться не удавалось. Запоминались лишь отрывки: истребление агрессивных туземцев, встреча с загадочными хозяевами зверей, отказавшимися пропустить переселенцев вглубь Хехора, какие-то твари из болот, пожирающие плоть, каннибалы и язычники, сжигавшие на тофетах детей и женщин, захваченных в разоренных поселениях. На том продвижение и закончилось. Последняя крепость была заложена на берегу реки Хоур, где по сей день и стоит.

Кукловод отложил последнюю страницу в стопку и пригладил ладонью. Ничего полезного в этой куче писанины так и не нашел, зато скоротал день. Ах да, еще узнал, что в топях, оказывается, полным-полно неизвестных народов. Разных, таких непохожих… но объединенных общей, как оказалось, чертой характеров — жестокостью. Пытки, ритуальные увечья, каннибализм и жертвоприношения.

— В задницу к демонам этих дикарей! — Валиадо бросил кипу бумаг на ближайшую полку и побрел наверх.

«Теперь точно в руки к ним не дамся. Оскопление каменным ножом… это же надо такое придумать! А на кол как сажали?! Нет, это не люди — дикие твари, не заслуживающие ничего хорошего. Вот и пусть гниют в своих проклятых болотах».

Он так увлекся размышлениями, что не заметил, как от дальней стены отделилась тень. Зашуршали одежды, в тусклом фонарном свете мелькнул нож. Этот отсвет кукловода и спас — он отшатнулся и, вместо смертельного укола в горло, получил скользящий удар по плечу. Всхлипнув, Валиадо повалился назад и скатился по ступеням. Плечо охватило такое нестерпимое жжение, что боль от ушибов почти не чувствовалась. Он попытался встать, но неведомый убийца мигом оказался рядом и ударил сапогом в лицо.

У Валиадо зашумело в ушах, он откатился к стене и прикрыл голову руками. Нападавший человек заметил и пнул в живот.

— Тупая… тварь! — прорычал с жутким акцентом. — Ты долго бегал, но сейчас никуда не спрячешься.

Последним, что увидел Валиадо, была толстая подошва сапога.

* * *

— Я не знаю, куда он пошел, — в который раз повторил Ларт, но толстяк словно не слышал его.

— Ты же телохранитель, защитник, мать твою! — Риасс брызгал слюной. — Должен — обязан знать!

«Как же ты меня достал, — устало подумал воин. — Столько шума, а толку от тебя, как от вялого члена… Свернуть бы шею, да только нужен нам этот жирдяй».

В двери дома, любезно предоставленного друзьями лекаря, торопливо постучали. Вернее — тарабанили, покуда Риасс не отпер засов. На пороге стоял грязный, растрепанный малец с крупными, испуганными глазами.

— Кто тут Риасс? — воскликнул он. — Ты, толстый?

Лекарь задохнулся от возмущения. К излишней полноте он относился довольно чувствительно и уже совсем было приготовился разразиться гневной эскападой, но не дал Ларт.

— Чего тебе? — Он недвусмысленно постучал указательным пальцем по висящим на поясе ножнам: — Прежде чем побираться или отвлекать нас по пустякам, подумай.

— Вот я уже испугался! — хмыкнул оборванец. — Вас просил разыскать… этот… имя такое странное… Вадидо? Вальдадо?

— Валиадо? — осторожно подсказал Риасс, мгновенно успокоившись.

— Вот-вот, именно он! Лежит сейчас у нас дома, помирает, кажись. Мать его подлатала, как могла, да вот чей-то все равно плох.

— Что?! — взревел лекарь. — Где… как?! Веди к нему немедля!

— Гони клюдиций, — без обиняков заявил мальчишка. Явно заподозрил, что дело серьезное и решил заработать на чужом горе деньжат. — А лучше — два.

— Вот один, — Клогарт наотмашь ударил его по лицу тыльной стороной ладони, — а вот и второй! — Хлопок.

Оборванец упал на спину, зажимая кровоточащие нос и губы, — на перчатке Ларта были нашиты железные чешуйки. Бил он не сильно, иначе мальчишка остался бы без головы.

— Лови, — огромный воин снял с пояса полный кошель, расшнуровал, и высыпал монеты хнычущему грязнуле на голову. — А теперь — веди; иначе получишь кое-что покрепче оплеухи.

— Я бы на твоем месте не стал с ним спорить, — покачал головой Риасс, подавая оборванцу руку. Когда тот приподнялся, прижимая к груди вожделенные, закапанные кровью кругляшки, толстяк протянул белоснежный платок.

Они долго петляли по узким, утопающим в грязи и отходах улицам. Даже не улицам, а тропкам среди ветхих убежищ, что и домами-то назвать нельзя. Ларту доводилось видеть сараи получше да почище.